Матрос тем временем по-хозяйски осмотрел квартиру и тихонько вошел в спальню. Глянул на Марию Платоновну, которая, как мне казалось, умирала, бросил взгляд на термометр, висевший на стене, и покачал головой. Не сказав ни слова, он козырнул и вышел… Я хорошо запомнил название корабля на его бескозырке — «Диана». Вернулся матрос часа через два с врачом, двумя медицинскими сестрами, уборщицей и тремя красноармейцами, которые привезли дрова.
Доктор осмотрел и выслушал жену, сделал ей какой-то укол и сказал мне:
— Сыпной тиф. Кризис миновал, но сердце очень ослабело. Теперь главное — остерегаться осложнений. Нужны тепло, питание и тщательный уход. Лекарства и паек для больной мы привезли. Сестры милосердия будут дежурить посменно, пока минует опасность…
Уборщица затопила печь, помыла давно не чищенный паркет и окна. В комнате стало тепло и как будто светлее. Сестры милосердия тем временем сменили грязное белье, остригли, умыли и переодели жену во все чистое… Тут Мария Платоновна пришла в себя, удивленными глазами осмотрелась вокруг, увидела меня и радостно улыбнулась. По ее лицу катились слезы…
Борисов замолчал, вновь переживая те волнующие минуты. Молчали и его собеседники, на которых рассказ Ивана Николаевича произвел большое впечатление.
Затем начальник Главного управления путей сообщения добавил:
— Логика вещей говорит, что честным специалистам нечего бояться прихода Дзержинского. Наоборот, я думаю, он не даст их в обиду. Ведь Дзержинский взял на себя ответственность за судьбу транспорта, а без специалистов его не возродить…
В этот момент кто-то распахнул дверь кабинета. С видом человека, знающего себе цену, вошел плотный мужчина лет под пятьдесят, в отлично сшитом костюме заграничного покроя. Его начавшая лысеть голова была коротко острижена. Бородка-эспаньолка и тщательно закрученные усы придавали полному розовощекому лицу выражение самодовольства. Он снисходительно кивнул головой собравшимся, подал руку одному Борисову. Не дожидаясь приглашения, сел около него в кресло и, усмехаясь, громко сказал:
— Бьюсь об заклад, что тут перемывали косточки новому наркому… Конечно, железнодорожным спецам есть о чем беспокоиться — теперь с саботажниками разговор будет короткий…
— Без издевки вы не можете, Юрий Владимирович, — укоризненно заметил Борисов. — Можно подумать, что сами вы не железнодорожник и не специалист…
— «Федот, да не тот!» — ответил профессор Ломоносов.[5] Ну, да ладно, не об этом речь. Я зашел, Иван Николаевич, узнать, когда соберется новая коллегия? Это интересует меня как уполномоченного Совнаркома по железнодорожным заказам за границей. Хочу на заседании коллегии поставить вопрос о постройке в Германии двух опытных тепловозов в счет суммы, ассигнованной на паровозы.
— Я еще не представлялся новому наркому, — ответил Борисов. — Не знаю, когда он посчитает нужным созвать коллегию. Что касается тепловозов, то желательно получить от вас докладную записку с технической характеристикой этих локомотивов.
— Ладно, подготовлю вам записку…
Пожав Борисову руку, Ломоносов кивнул остальным:
— До свидания, господа-товарищи!
Когда дверь за ним закрылась, Чеховский со злостью сказал:
— Терпеть не могу этого выскочку, не поймешь, кто он — свой или большевик, в общем, темная лошадка…
— Хотя, по правде сказать, мы давно друг другу не симпатизируем, — заметил Борисов, — но назвать Ломоносова «выскочкой» все же не могу. Посудите сами, с 1901 года он — профессор, у него серьезные научные труды…
— По его книге «Тяговые расчеты» все студенты учатся, да и для инженеров нет лучшего руководства, — подал реплику начальник отдела тяги.
- Это верно, — подтвердил Борисов. — Равного ему тяговика нет в России. — Затем повернулся к Чеховскому: — Так что назвать профессора Ломоносова «выскочкой» никак нельзя. А насчет «темной лошадки», пожалуй, верно. Загадочный человек. Профессор, ученый… и в то же время любитель приключений, авантюр, любит порисоваться, как мальчишка. У него какая-то страсть удивлять собою окружающих. Перед революцией, кажется, в 1916 году, он, неожиданно для сослуживцев, объявил себя социалистом. И вы думаете, почему? Только из желания удивить всех своим поведением оригинала… Никто не может заранее предвидеть зигзагов его поведения…
В кабинет вошла возбужденная секретарша: — Иван Николаевич! Приехал новый нарком. У него Емшанов и Фомин. Секретарь наркома звонил — Дзержинский просит вас зайти.
На исходе первых двух недель работы в НКПС Дзержинский получил от Ленина записку, с которой решил ознакомить своих заместителей — Емшанова и Фомина.
— Вот что в ней говорится, — сказал нарком и прочитал: