Наркокурьер Лариосик

Как и его бугор, Аверьян двинул на север не от хорошей жизни. К моменту, когда к ним на Алихановский угольный разрез, что под Кривым Рогом, прибыл вербовщик из Ковдора, северного заполярного города, донбассовский уголек, и так изначально тощий сам по себе, истощился почти вовсе, да и тот, что оставался, залегал неглубоко, порой выходил пластом наружу и упирался каменным краем в почвенный дерн снизу, по косой. Иногда кирзовый сапог натыкался через траву на что-то твердое, и это всегда оказывалось куском черного, блестящего на сколе антрацита. Так что работы на вскрыше, по остатку, хватало одному шагающему и на два экипажа впопеременку, не больше. Аверьян сроду не ходил в машинистах, не аттестовывался, а в условиях безработья и подавно — вторыми руками в экипажах ходили тоже машинисты, все — сами бывшие бугры, одни хохлы — других новые начальники брать не велели, поэтому выбора не было, работы, получается — тоже, а обещанный капитализм в украинском варианте не просматривался даже в кочубеевские окуляры, что висели под стеклом в музее Героев Гражданской войны, в соседней Шепетовке. Ловить здесь чего по профессии русскому Аверьяну в его сорок пять стало нечего совершенно, а больше ничего он делать не умел. С другой стороны, Аверьян всегда ловко и с удовольствием натягивал и закреплял троса, сорвавшиеся со стрелы или лопнувшие от износа, не забывал делать экскаватору профилактику — следил за смазкой, за износом зубьев, не забывая в то же время учинять натянутым тросам исправную проверку, особенно после того случая, когда трос лопнул, со свистом выстрелил в воздух и длинным его концом убило Мыколу, подсобника, третьего на шагающем члена бригады. Ему просто разорвало наполовину бок, там, где печень, и пока к ним на Алихановку приехала дежурка, единственная из-за отсутствия бензина разгонная на все карьероуправление, крови вытекло столько, что Мыкола уже не дышал… Трос оказался бракованным, но по срокам безопасной эксплуатации был еще годным для работы — Аверьян отслеживал, — поэтому у них на разрезе никого не посадили. Сняли кого-то там, в ОТК, на заводе-изготовителе. Или говорили, что сняли… Аверьяну же, по случаю, наоборот, вышла негласная благодарность от руководства, правда, это так, без денег и почетной грамоты.

Одним словом, продал он дом за гривны, обменял с потерей на рубли, прихватил отца-инвалида — все одно здесь на такую пенсию не прожить, купил на дорогу компас, завернул шматок украинского сала и налегке стронулся на север — трудиться на Верхнем Ковдорском, по профессии, и заодно брать новое гражданство…

Экскаватор сделал поворот на триста шестьдесят градусов и замер. Бугор повернул рычаг, компрессор шумно выпустил воздух, и тормоза легли на поворотники. Он развернулся в кресле и довольно подмигнул помощнику:

— Крутит…

В кабине было тепло, калориферы работали исправно и жара нагнали даже больше чем нужно.

— Дверь открой, — кивнул он Аверьяну.

Помощник шустро вскочил и немного отжал дверь, повернув ручку. В тот же миг в кабину вбежала мышка, небольшая серая полевка, за ней еще одна, совсем маленькая. Они быстро зыркнули по сторонам и моментально разбежались, спрятавшись под металлические шкафы с аппаратурой управления. Бугор захохотал:

— Ах вы, разбойницы! Греться пришли, ближе к калориферу. У нас в Силламяэ тоже водились, на сланцах. Мы их там топали, на счет. На семочки.

— Как бы провода не перегрызли, — озаботился Аверьян, — а то после все контакты поперенапутывают, опять наладчиков вызывать.

— Не-е-е, — протянул бугор, — они хлорвинил не едят, это крысы едят, а эти — только по людской жратве. Схоранивать весь продукт придется, в железе… — он поднялся и пересел на табурет. — Смотри-ка, я щас их топну, на раз, — он достал из кармана ватника семечку и положил ее под ноги. Потом занес над ней кирзовую ступню, оперев пятку на пол, и сказал: — Теперь замри…

Сам он тоже замер, слышно было только, как воет за окном кабины ледяной полярный ветер. Мышка, которая покрупнее, высунула нос первой. Мертвую тишину, отсутствие всякого движения и лежащую на полу приманку она учуяла одновременно. Медленно, не доверяя ничему вокруг, она сделала несколько пробных шажков, а затем стремительным броском юркнула к семечке и схватила ее зубами. Она не учла единственного и самого для нее главного — ее звериной хитрости и голодному отчаянию противостояла интеллектуальная мощь бугра, машиниста шагающего экскаватора, со стажем работы не менее двадцати лет, все двадцать из которых пришлись на вскрышные работы в полевых условиях продвинутой западной части бывшей Родины. Пискнуть мышка тоже не успела. Сапожиная твердь размазала ее по полу, оставив там замызганную кровью и кишками шкурку.

— Смотри — и даже семочка осталась, — бугор невозмутимо взял шкурку за хвост и выбросил за окно, в поле. — Щас мы другую топнем. Замри по новой… — бугор снова изготовил инструмент в виде семечки и сапога и повторно занес ступню.

В этот момент внизу хлопнула металлическая дверь, и машинист раздосадованно произнес:

— А, черт! Чен, наверно. Щас охоту спугнет.