Наркокурьер Лариосик

Мы пришли к ней домой, в маленькую односпаленную квартирку в высотном доме. Луиза Фернанда взяла меня за руку, втолкнула в крохотную ванную комнатку, включила воду и указала на душ:

— Щауа! — сама же выскользнула за дверь.

— Господи… — только и мог произнести я. — Господи… — и стал сдергивать с себя одежду. Руки не слушались, молнию заело, и тогда я дернул джинсы вниз, изо всех сил. Ткань затрещала, но я этого не заметил. Вода струилась по моему воспаленному организму, но легче мне не становилось, меня продолжал бить озноб, и я не знал, откуда он происходит: снаружи или изнутри. Я был совершенно трезв, но ловил себя на том, что мысли путаются. Как будто размагнитилась некая важная сила, бесперебойно управлявшая рассудком все двадцать девять честных лет. Размагнитилась необратимо и бесследно пропала.

— Господи… — еще раз обратился я к небесной силе, — помоги мне, Господи…

Наверное, что-то в этот момент сомкнулось там, наверху, и душевая шторка отдернулась. За ней стояла обнаженная Луиза Фернанда со скрещенными на груди руками и глядела мне прямо в глаза. Я протянул к ней руки, и она сделала шаг ко мне. Мы медленно сближались до тех пор, пока струи теплой воды не начали заливать ее лицо, ее шею, ее восхитительные бедра и скульптурную грудь. Ну а потом…

…Потом мы вжались друг в друга что есть сил и не расцеплялись больше… Все следующие три дня. Ни когда ели, ни когда спали, ни когда гуляли, ни когда любили…

Два последующих после первой ночи дня были выходными, а в понедельник утром я позвонил Штерингасу и сообщил, что на работу не выйду, на антенну эту проклятую по сбору и анализу информации о климате в западной Атлантике.

— Хочешь — спасай меня, — сказал я Севке, — хочешь — сдавай. Для меня это никакого значения не имеет.

Я положил трубку на рычаг и вышел на крохотный балкончик Луизиной высотки. Со всех сторон Рио окружали горы. Они прорастали джунглями изумрудного цвета, и это было так потрясающе, что я испугался. Так я испугался впервые в жизни, потому что понял внезапно, что не хочу с этим расставаться больше никогда. Никогда в жизни. Я останусь здесь навсегда и буду жить в этом городе с моей Лу-Лу, с моей любимой девочкой, лучше которой нет на всем белом свете никого и ничего. А Динка?.. Динка меня простит. Динка знает, что такое не совершается просто так. Родину за ТАК не бросают. И не оставляют просто так любимую жену. Значит, есть нечто большее, чем это. Значит, есть такая любовь, ради которой все это позволено! Она поймет это, обязательно поймет. Если сможет. А убежище мне предоставят, никуда не денутся. ЮНЕСКО поможет…

Солнце высунулось из-за облаков и скользнуло оранжевым по краю занавески. Там образовался небольшой узкий луч и через получившуюся щель влетел в комнату, в нашу с Лу-Лу спальню. Она по-детски пошевелила во сне губами и подложила под щеку кулачок.

«Никогда… — подумал я, умиляясь увиденной пасторали, — никогда я тебя не оставлю, слышишь, Лу-Лу? Что бы ни случилось. И мы будем счастливы. Я точно знаю…»

На гору Корковадо есть два пути: подниматься на высоту восемьсот метров на машине по серпантину дороги или же добираться к вершине на таком прикольном трамвайчике, который минут десять ползет под диким углом по прямой наверх. Лу-Лу быстро объяснила мне варианты при помощи рук и глаз, и мы, конечно же, выбрали трамвайчик. После основного подъема до Христа оставался еще путь в тридцать один метр, это еще триста ступенек в облака. И уже там, на самом верху высочайшей в Рио горы стоял, раскинув руки, каменный Спаситель. Я задрал голову вверх и почти ничего не увидел. Вы стояли когда-нибудь в облаке? В настоящем сером облаке, зацепившимся за вершину горы? В самом центре огромного комка водяной пыли, из которой облако это состоит. Я стоял. Я стоял там, у подножия Спасителя, но не видел его из-за тумана. И я держал мою девочку за руку и плакал. И она тоже плакала. Моя Лу-Лу… Я знал, что в этот миг она просит у него того же, что и я. И не важно, что слезы наши были сделаны из облачного пара, — важно, что мы были вместе, и над нами был Христос, а под нами, как на ладони, простирался Рио во всем своем великолепии: белоснежные яхты в заливе Гуанабаро, Сахарная Голова, великий Маракана, бесконечный мост Рио-Нитерой, Лагуна, парк Тижука — самый большой в мире городской парк, вдали виднелась знаменитая гора Два Брата…

И, не сказав друг другу ни слова, мы поклялись Спасителю в верности, преданности и вечной любви. И великий Рио нас тогда услышал…

А потом, уже после заоблачной нашей клятвы, мы сидели в чурраскарии, эдакой шашлычной по-бразильски, и, пока готовилось мясо, уплетали сердцевину пальмы, самую сочную и упругую сердцевину, и Лу-Лу обливалась пальмовым соком, а я сцеловывал сладкие пальмовые струйки с любимых губ. А когда принесли шипящие мясные куски на ребрах и первые густые капли схваченной жаром мясной сукровицы растеклись по тарелкам, Луиза Фернанда посмотрела на часы и сказала:

— Сорри, ханни! — и исчезла в проеме дверей.