Наркокурьер Лариосик

Гера посмотрел в указанном направлении и… сердце его остановилось… Прямо сверху, посреди кучи, лежала его старая газета, он узнал ее сразу по зачерканному кроссворду. Рядом валялся один из двух пакетиков фосфалюгеля, а еще чуть дальше, немного в стороне от основания кучи, там, где заканчивалась утоптанная земля и начинался асфальт, — разбитая на куски гипсовая урна с прахом его матери, Любови Петровны… Часть маминого праха была рассыпана по асфальту, другая часть находилась на дне недорасколотого днища урны. Вокруг не было ни души…

«Так… — мысленно и внутренне очень сосредоточенно и тупо констатировало Геркино сознание, — совок и бутерброд отсутствуют…» — О блошином кожзаменителе оно почему-то вообще не вспомнило.

Сердце слабо тюкнуло где-то не на своем месте и ритмично подключилось к работе головы.

Ноги у Герки подогнулись, и он мягко опустился на землю…

— Зайка… — тихо промолвил он, обращаясь неизвестно к кому: то ли к маме, то ли к урне, то ли к девушке, то ли к судьбе-злодейке, — зайка моя любимая…

— Это мое… — тихо сказал он ничего не понимающей девушке, указав на разбитую урну. — У меня украли…

Девушка присела рядом с ним на корточки и очень серьезно произнесла:

— Вот и хорошо, что нашлось, иначе и быть не могло. Надо собрать. Ждите меня здесь, я сейчас…

Через несколько минут она, запыхавшаяся от быстрого бега, вернулась с пустой литровой банкой из-под маминой клубники.

— Вот… — она протянула ее Герке, — пожалуйста… ваша банка… для сбора… Я взяла, чтобы на потом здесь оставить, за Борисоглеб Карлычевым памятником, на весну чтоб…

Не вставая с земли, Гера взял банку в руки и задержал ее в ладонях…

К участку они вернулись вместе. Земля была подмерзшей лишь немного сверху. Справившись с тонким твердым слоем, он легко уже, при помощи куска острого штакетника, выкопал небольшую яму для компотной банки с прахом. Девочка тоже закончила уже Карлычеву прозрачную обмотку и крепеж и собралась уходить.

— Ну, вы тут, в общем, хороните тогда… Не буду вам мешать… До свидания…

— Спасибо тебе, родная, — тихо сказал ей Герка, — что бы я без тебя делал… — Он подумал немного и добавил: — И вот еще… Если что, ты не беспокойся… Я за Карлычем тоже присмотрю… Всегда…

— Вот и спасибочки, — просто ответила девушка. Она развернулась и пошла по дорожке по направлению к выходу.

«Даже не познакомились…» — подумал Герка.

Он вздохнул, взял в руки банку и… задумчиво посмотрел на Полуабрамовича…

Но его он не увидел… Памятник отъехал куда-то в туман, а перед ним последовательно проплыли… сначала красотка с обложки с клубничиной у рта… затем коробка конфет «Клубника в шоколаде» на немецком языке… и, наконец, пустая банка из-под клубники с сахаром 1995 года протирки.

Туман почти рассеялся, и вновь в фокусе оказался керамический Борисоглеб Карлович. В какой-то момент, в самом последнем истаявшем туманном слое, Герке показалось, что Карлыч чуть-чуть улыбнулся… Самую малость…

Теперь Герман Борисович знал, что ему следует делать. Точно знал… Он сдернул с банки крышку, затем скрутил кулек из клубничной обложечной красавицы, оставленной девушкой вместе со «Спид-Инфо», и отсыпал полбанки маминого праха в кулек…

На следующий день Гера приехал на не проданную еще мамину дачу. Он взял в сарае лопату и пошел прямо к клубничным грядкам. Выворотив из грядки первый ком мерзлой земли, Герман достал из кармана кулек, свернутый на этот раз из алюминиевой фольги, и подумал: «Рядом с ним, но без них… Половина и половина…»

Он воткнул лопату в землю и сказал:

— Полуабрамович… — а мысленно добавил: «Ценный сосед…»

Он развернул алюминиевый кулек и внезапно подумал, что дачу ведь все равно придется продавать. Рано или поздно…

Тогда он положил кулек на землю и принялся снова копать. Уже гораздо глубже…

Эй!