Читаем Наркокурьер Лариосик полностью

К креслу с Зинкой, Гунькой и белочкой откуда-то сзади подошел дедушка Роман и положил руку Зинке на плечо. Павел никак не мог уловить, как передвигаются тут предметы. Все происходило само собой, каким-то неведомым ему и недоступным пониманию порядком. Ловко перебравшись с Зинкиного плеча на дедушку, белка оседлала его плечо и замерла. С передней стороны кресла подошел Семен Ефимович, опустился перед ним на белый раскаленный песок и лег, опершись на локоть.

Композиция была составлена грамотно…

«Жалко, Гунька все время с закрытыми глазами… — с сожалением подумал Павел, — а то бы…»

Внезапно она открыла один глаз и вопросительно уставилась на Пашку:

— А то бы… что? — как ему показалось, спросила она…

— Девять!!!.. — голос судьи на ринге эхом прокатился над океаном.

Огненная вспышка озарила Ворота… Все опять смешалось и закрутилось в миллионах световых брызг, окружив Павла со всех сторон и выдернув его куда-то ввысь, в плотные и резко почерневшие облака, завернувшиеся вокруг трубой и сразу сомкнувшиеся вслед за ним…

…Он почувствовал на своем лице мокрые брызги и открыл глаза…

— Все в порядке, — произнес врач сборной, отпустив его запястье. — Пришел в себя…

Подошел рефери Ли и заглянул в глаза. Изображение в глазах расплывалось… Широкоскулое лицо судьи плавно перетекло в физиономию школьного военрука Федора Ефремовича Пака. Пак презрительно усмехнулся и превратился в директора Тульского филиала Виталия Юрьевича Кима. Тот подмигнул Павлику и вязко, как смола, перетек в узкоглазого дачного соседского паренька, отсекшего беличий хвост. Он посмотрел на Пашку холодными, спокойными глазами и… растаял в воздухе… Тут же, на этом самом месте, плавно прочертились широкоскулые очертания смуглого уголовника Рината. Ринат приветливо шмыгнул носом и собрался что-то сказать… Но ему помешал Шин, старичок-формалинщик. Он обнадеживающе покивал головой в полном мире и согласии с происходящим и… улыбка медленно начала сползать с его лица. Затем чуть поднялись и обострились скулы, кожа на лице подтянулась и помолодела, исчезла седина в волосах и слегка раздвоился подбородок… Перед поверженным Павлом снова материализовался рефери Ли. Весь в белом, с черной бабочкой на шее.

— Бой завершен… — тихо сказал он, обращаясь к Павлу. — Покиньте ринг…

Узкие прицелы его корейских глаз оставались неподвижными, но что-то фиолетовое успело мстительно вспыхнуть в них и быстро затухнуть…

…Ни сразу, ни впоследствии, сколько бы раз он мысленно ни возвращался к тому, что произошло с ним в тот злополучный день его позора, Павел не находил разумного объяснения своему чудовищному поступку…

…Совершенно неожиданно для себя он разогнулся пружиной, собрал в кулак остатки надломленной воли и нанес судье страшный удар в промежность окаменевшим на миг кончиком ноги…

В раздевалке его били всей сборной… Команда была снята с соревнований, а он — дисквалифицирован прямо на ринге.

Позже, когда уже все разъехались, оставив его избитым валяться в раздевалке, туда зашел секундант длиннорукого. Седые пушистые брови, морщинки, доброжелательный взгляд… — все было на месте.

— Зря ты это, сынок… — мягко сказал он, положив руку Пашке на плечо. — Покориться надо… Второй попытки не будет. И ни жиды твои старые, ни Зинка с белкой тебе не помогут… когда срок придет… Не сомневайся… А узкоглазые все эти… Это просто страх твой так отражается. Фиолетовым…

Пашка приподнялся на локте и изумленно посмотрел на секунданта. Взгляд того оставался ясным и чистым. Фиолетовым и не пахло. Он открыл рот, чтобы ответить, но запнулся и сказал только:

— А пошел бы ты…

Сказав, сплюнул кровавой пеной и пошел мыться…

Дорога в бокс ему была закрыта навсегда, но зато через двадцать лет он туристом попал во Вьетнам, в Вунгтау, в дикое местечко, что раскинулось на самой южной точке океанского побережья. Там росли пальмы, полные кокосовых орехов, о которых он когда-то мечтал, вернее, не мог и мечтать… Иссине-красная океанская вода омывала там прибрежный песок, мелкий, как мука, и белый, как сахар… Он ковырнул его кончиком ступни и вывернул из горячего верхнего слоя что-то мягкое. Это был овальный кусок каучуковой резины, чем-то напоминающий боксерскую капу. Ему показалось, он где-то подобную штуковину уже видел…

Солнце стояло в зените и жарило что есть силы, не оставляя теней. И все вокруг, все, что окружало его на этом белом пустынном пляже — песок и солнце, небо и вода, — тоже казались отдаленно знакомыми… Он размахнулся и забросил каучуковый комочек в океанский прибой, далеко-далеко, насколько хватило сил. И этот маленький обрывок его забытой жизни не утонул… и не прибился назад, к берегу… а поплыл в океан, удаляясь все больше и больше, туда… к горизонту… к радужным Воротам… покачиваясь на волнах удивительно легко и покойно… И долго еще Павел Григорьевич смотрел в бесконечную даль, вслед уплывающему комочку, не в силах отвести от него глаз, до тех пор, пока он, превратившись в едва заметную точку, вовсе не исчез из виду…

…Это была лучшая поездка в его жизни…

<p>Искусство принадлежит народу</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги