Наркодрянь

Мейсон швырнул гранату под ноги солдатам, оцепеневшим от ужаса и позабывшим про свои котелки. Дождавшись, когда над головой прошелестят осколки, он вскочил и ринулся вперед. Он мчался громадными скачками, круша прикладом все, что попадалось на пути. Потом на ходу швырнул гранату во вторую траншею, упал, снова ринулся вперед, перескочил траншею и лицом к лицу столкнулся с молодым смуглолицым офицером.

Офицер, по-видимому, отлучался куда-то и торопился к своим солдатам. На лице офицера не отразилось ни удивления, ни испуга. Он просто не успел испугаться, когда Мейсон ударил его прикладом в лицо. Удар получился страшный - приклад разлетелся, а на Мейсона брызнули теплые тяжелые капли: кровь вперемешку со студенистой мозговой кашей.

Вслед за офицером поспевал ординарец - громадного роста парняга. Этот, полагаясь на свою силу, не стал срывать автомат, а попросту попытался остановить Мейсона, пустив в ход мощные ручищи. Мейсон стремительно нырнул под расставленные объятия и вынырнул уже за спиной ординарца. Длинный клинок ножа сверкнул на солнце, описал дугу и упал на затылок бедняги, круша хрупкие шейные позвонки.

Мейсон даже не оглянулся. Он был уже у самой трясины. И, погрузив в болотную жижу руки, стал судорожно шарить в поисках притопленной доски-серфа.

Вот она! Еще взмах ножа! Стебель лианы, держащий доску, рассечен. Так. Крепления в порядке. Вот весло.

Мейсон уперся коленом в колодку, быстро застегнул ремни, тяжелые шаги к болоту подбежал Доули, за ним - шестеро уцелевших. Подождав, когда последняя фигура, припав на одно колено к серфу, устремится в глубь бескрайнего болота, Мейсон помчался вслед за ними.

Он несся словно глиссер, рассыпая веером брызги бурой воды и грязи, и отмахал уже ярдок триста, когда сзади захлопали выстрелы. Пули свистели возле ушей, взбивали фонтанчики по бокам и впереди, но вреда не причиняли. А Мейсон уходил дальше и дальше. Стрельба позади стала затихать, пока не прекратилась совсем...

Мейсон видел несколько фигур в защитных комбинезонах, удаляющихся в глубь болота, по маршруту, отработанному с Доули, сам он шел замыкающим и уже счел себя вне опасности - и тут последний выстрел вместе со звуком донес и обжигающую боль в правой голени. И боль эта с каждым движением становилась все острей и острей. Она жадно терзала клыками кость, рвала ее на части и ползла все выше.

Мейсон остановился и на ощупь затянул ремешок под коленом потуже: теперь этот ремешок выполнял роль жгута. Потом снова двинулся вперед, но уже медленней. Не хватало воздуха. Он задыхался и широко раскрытым ртом пытался выхватить из зловонных болотных миазмов хоть глоток чистого кислорода. Темп движения все падал.

Затем Мейсон почувствовал, что не может больше двигаться. Глаза застилала красная пелена, в висках стучало так, словно кто-то пытался кайлом пробить себе ход из черепа наружу. По спине струйками стекал липкий пот.

Мейсон отстегнул крепление и лег животом на доску, уткнувшись лицом в ее мокрую скользкую поверхность...

Очнулся Мейсон от того, что неведомый странный запах вполз в ноздри. Чудесное благоухание струилось ручейком, заполняло мозг и вытесняло из него даже боль. И Мейсон, не в силах оторвать головы от мокрой доски, стал грести руками, медленно двигаясь на запах.

Он долго греб так, пока доска не уткнулась во что-то твердое. Тогда он на четвереньках переполз на берег и рухнул, потеряв сознание.

А когда открыл глаза, то сразу понял, что в окружающем его мире произошла странная перемена. Что-то вносило непонятную дисгармонию, и Мейсон долго напряженно соображал - что именно? И наконец сообразил.

Тишина и запах.

Он находился на небольшом островке. Такие островки часто встречаются прямо в сердце непроходимых трясин и служат пристанищем насекомых и гадов. Но здесь ни один москит, ни одна мошка не нарушали торжественной тишины.

Над болотами никогда не умолкал ровный тихий гул, издаваемый миллиардами насекомых. Болото всегда было царством москитов, и ни одно живое существо не могло нарушить границы этого царства, не поплатившись шкурой - если она, конечно, не была защищена. Но здесь, на острове, царствовал другой владыка.

Этим владыкой был запах. Густой сладкий аромат пропитал все вокруг и вытеснил "болотных братцев" с их исконной территории.

Провидение, заставившее Мейсона тащить с собой аптечку, теперь могло спасти ему жизнь, и Мейсон, возблагодарив судьбу, принялся за дело.

Шагах в десяти от него торчало на голом месте чахлое деревце. К нему Мейсон и пополз, волоча раненую ногу. Сняв ранец, он подтянулся и оперся спиной о ствол.

За двадцать лет службы Мейсон многому научился, в том числе и полевой хирургии. Он сам был трижды ранен - и бесчисленное количество раз оказывал помощь раненым товарищам.

Прежде всего он обнажил вену на руке и ввел большую дозу антибиотика и сильный наркотик.

Затем разрезал ножом штанину и осмотрел рану.

Пуля прошла навылет, раздробив по ходу большеберцовую кость. Но, слава Богу, артерия, кажется, уцелела. Осколки кости белели на дне раны под вывороченным куском кожи.