Наркодрянь

В своем стремлении скрупулезно следовать русским традициям Эдуард, пожалуй, переусердствовал. Стол, который он «мигом» организовал, давно уже был накрыт в столовой, но еще раньше, лет эдак на семьдесят, он уже перестал отражать русский быт. Из атрибутов нынешнего русского застолья на нем присутствовали разве что соленые грибочки да квашеная капуста. Все остальное — и стерляжья уха, и осетровый балык, и расстегайчики, и икорка семи сортов — давно уже отошло в область преданий. И уж конечно, водка английского производства мало напоминала тот химический суррогат, который привык видеть Сергей на столах в родном Отечестве. Впрочем, за год он уже и сам забыл убогие прелести нынешней русской кухни с ее обязательным винегретом, салатом «оливье» да вареной картошкой.

После «пятой» и соответствующей закуски Фитцжеральд аккуратно промокнул салфеткой губы, откинулся на спинку кресла и блаженно отметил:

— Теперь можно и о деле поговорить.

— Валяй, — великодушно разрешил Сергей.

— Ты пойми, дурашка, — растроганно прижал руку к сердцу Эдуард. Сегодня у тебя знаменательный день.

— Это я и сам догадался.

— Да… А почему? А… а потому, что когда я говорю «мы» — я подразумеваю себя, Саяниди и еще одного человечка. С ним тебя знакомить еще не время, но мы с Ваней и есть ядро того, что мы называем «русской мафией» здесь, в Калифорнии. Так я говорю, Иван?

Саяниди, который немного пил, мало ел и почти ничего не говорил, только кивнул в знак согласия.

— Вот, — продолжал Фитцжеральд. — А сегодня ты познакомился с Ванькой. Значит, поднялся еще на одну степень доверия. Но это еще не все. С сегодняшнего дня вы будете брать в работу самого Манзини. Ого! Раньше мы и мечтать о таком боялись. Что Лич против Манзини? Тьфу, «шестерка». А Манзини — фигура! Но и его прищучим. А как?

— А вправду: как? — вяло заинтересовался Сергей.

— О! Тут нам поможет Фил Картрайт.

— Кто такой Картрайт? — наморщил лоб Сергей, но так и не припомнил.

— Погоди, Эдуард, — неожиданно подал голос Саяниди. — Это разговор серьезный, а ты, по-моему, выпал из формы. Поди-ка лучше свари нам кофе, а мы перейдем в твой кабинет и побеседуем.

Странно, но на такое предложение Фитцжеральд вовсе не обиделся и покорно поплелся готовить кофе.

В кабинете Фитцжеральда Саяниди занял хозяйское место — за необозримым письменным столом красного дерева. Сергей не без удобства обосновался на кушетке в углу.

— Ну вот, теперь о деле, — подчеркнуто строго начал Саяниди, — Фил Картрайт, это компаньон, друг и… хм… любовница Манзини. Если Манзини король, то Картрайт, безусловно, премьер-министр. И подступиться к нему было бы так же трудно, как и к царственному старикашке, но… У каждого человека есть свой пунктик…

«Черт их знает — где они раскапывают все эти сведения», — только и оставалось удивляться Сергею, и как всегда, сведения эти были точными, краткими и выверенными.

Фил Картрайт, несомненно, крупная и неодиозная фигура в окружении Манзини.

С самим Манзини все ясно. Глава одного из сильнейших «семейств» американской «Козы Ностры», дон Джакомо прошел типичный путь от рядового мафиози до великого «кэмпо» — «крестного отца» всей итальянской диаспоры Юга США.

В меру религиозный, хотя и не чуждый обычного католического лицемерия, в меру жадный, если потеря части капитала не грозила одновременно потерей даже малой толики власти, и в меру распущенный. Безусловно, смелый и решительный исполнитель, хитрый и расчетливый дипломат и, наконец, всевидящий и всезнающий руководитель. Таков был Джакомо Манзини. Работа, верней деятельность, и жизнь были для него увязаны в единое целое. Джакомо не мыслил жизни вне мафии, и потому жизнь его, как и цель этой жизни, была ясна и проста.

Но Фил Картрайт…

Этот жил в двух измерениях. Измерение первое — все, что связано с мафией и бизнесом. В этом измерении Фил мало отличался от Манзини.

Но существовало второе измерение — сугубо личное. И в этом измерении изнеженный эстет, филантроп и психопат Картрайт так же мало походил на Фила-мафиози, как балерина на шахтера.

Тонкая, мятущаяся душа Картрайта во втором измерении постоянно блуждала в поисках божественного откровения и наконец нашла его в дзэн-буддизме. Хотя не последнюю роль в таком выборе сыграла и конъюнктура действующего духовного рынка. Дзэн-буддизм в последние годы высоко котировался на этом рынке, и, конечно же, душа Фила Картрайта не могла не угодить в мощную струю новомодного течения.

Была ли вера его искренней? В этом Саяниди сомневался, ибо сколько черта ни ряди в ризы, а так он чертом и останется. Впрочем, Картрайт уже четыре года строго выполнял все требования культа. Он аккуратно посещал ритуальные сборища, прошел уже три ступени очищения и свято следовал наставлениям своего гуру. Гуру этот, как следовало из характеристики Саяниди, — типичный пройдоха, недоучившийся студент-ориенталист и вообще ничтожная личность. Но, как ни странно, эта «ничтожная личность» бесспорно и сильно влияла на психику Картрайта. Особенно это влияние усилилось в последний год.