Нарисуй мне дождь

– Засим, экстраполируя эту парадигму применительно к нашему тюремному режиму, в известной степени, я бы сказал, отчасти, не лишена основания точка зрения Джакомо Казановы. В беседе с Вольтером он сказал, что для того, чтобы быть свободным, достаточно чувствовать себя свободным. Немалая толика сиих суждений предусматривает тонкость понимания их сути. Людям, лишенным фантазии, оные недоступны.

Ли возвела очи к небу и покачала головой. Леонид этого не заметил или не хотел замечать, он снова глубоко затянулся и медленно выдохнул, выпустив дым из ноздрей. При этом он весь преобразился, как будто ожил так, что можно было подумать, словно до этого вместо него с нами говорил совсем другой, совершенно расслабленный человек. Глаза его заблестели нездоровым блеском, и он с новым воодушевлением продолжил свой диспут.

– Однако многие всенепременно упрекнут меня в том, что проще сказать, нежели сделать, проще казаться, чем быть, дабы то, что ты так велеречиво продекларировал, стало нормой твоей жизни. Попробуй, ощути себя свободным, если все вознамерились тебя закрепостить! Они никому не позволят быть свободным, но им мало распоряжаться твоим телом, им подавай еще и душу. Весь народ они низвели до состояния бессловесного стада. Кто поставит всему этому диагноз? Этот диагноз под стать обвинению времени, в котором мы живем, ‒ времени насильственной безгласности. Мне не по плечу взяться за этот труд. Но, кто-то же должен за это взяться.

Я слушал его, стараясь не пропустить ни одного слова, чтоб не оборвать ту тонкую нить понимания, что протянулась между нами. Ли, взглянув на меня, зевнула, прикрыв рот ладошкой. Увлеченный своими мыслями, Леонид не замечал, что она скучает. Тем временем Ли всеми подручными средствами начала бороться со скукой, она достала зеркальце, осмотрела себя и принялась красить губы.

– Ле́он, ты почему не подстригаешь ногти? Смотри, какие пазури[32] отрастил, – с укором спросила Ли, мельком взглянув на него.

– Люди древнего благочестия староверы-раскольники не стригли ногтей, – просияв дружеской улыбкой, с увлечением стал объяснять ей Леонид, – Они веровали, что рай находится на высокой горе и после смерти надо будет на нея вскарабкиваться, тут-то и пригодятся ногти.

– Так ты еще и раскольник?! – расхохоталась Ли долгим развеселым смехом, как мне показалось, сильнее, чем того стоил ее прикол. От скуки, что ли?

– Увы, к моему великому сожалению, мне не дано познать сию благодать, ‒ ничуть не обидевшись, серьезно ответил Леонид. ‒ Я так и не сподобился стать приверженцем ни одного из существующих учений. Как это ни прискорбно, но я не исповедую ни одну из религий. О, если б я мог, во что-нибудь верить…

Просто, я не могу привыкнуть к докучной нормальности людей. Я не подчиняюсь законам соответствий, существую вне времени и пространства, а эти ногти… Они всем поперек. Но кому, какое дело, какие у меня ногти или во что я одет? Так нет же, даже вас это задирает. А вот мне самому ни до кого нет дела, мне самому ничего не надо, я счастлив и сыт богатством своего духа. Я живу и одеваюсь так, как мне это нравится, поскольку я не являюсь гражданином этого государства и никакого другого, тоже. Я сам себе страна!

Да, ежели хотите знать, я – космополит, именно так я себя идентифицирую. В исконном значении этого понятия лежит определение: «гражданин мира». Правда, теперь смысл этого слова исказили, теперь из него смастерили позорный ярлык. А ведь фактически, космополит смотрит на нашу Землю с высоты небес. Для космополита планета Земля, это его голубой шар, который он любит ничуть не меньше страны, где ему было суждено родиться. Где он имел несчастье родиться…

Так уж издавна повелось среди людей и не только со мной. Великий датский астроном Тихо де Браге, когда ему угрожали изгнанием, ответил: «Меня нельзя изгнать, где видны звезды, там мое отечество». Как мне надоел этот постоянный надзор и придирки этих инквизиторов. Повсюду токмо постылое томление, тма да пагуба, – он вздохнул от глубины души. – Мне стало больно жить, я так устал и так хочу покоя…

Тихо, почти шепотом вымолвил он, посмотрев Ли в глаза долгим, ищущим, полным страдания взглядом. Мне подумалось, что он слишком глубоко вошел в роль, которую себе придумал и, принимая во внимание склад его характера, это не к добру.

– Так ложись в гроб и помирай! – неожиданно вспылила Ли.

Ее губы неприятно отвердели, а зеленые изумруды глаз, сверкнули из-под бровей острым злым блеском.

– А мы с Андрюхой потанцуем на твоих поминках! «Семь сорок» с нас, за твой упокой! Хватит ныть, противно слушать. Экий ты углан! Возьми себя в руки, и состриги свои ногти. Еще раз их у тебя увижу, подстригу сама. Тогда уж не обессудь, заодно получишь от меня пару стоящих оплеух, чтоб не распускал нюни. Андрюшенька, нам пора, уходим!

– Если б вы знали то, что знаю я, вы бы мало смеялись и много плакали, говорил Магомет. То же самое могу сказать и я… – грустно улыбнулся нам на прощание Леонид.