«Правительство посеяло смуту, вражду с той целью, чтобы несколько продлить свою власть и могущество, немного отдалить последнее издыхание безрукого и безногого туловища… Но тщетно! Правду, истину не скрыть! Окрепнув, поток с большой легкостью перекрывает брошенные в него тяжелые камни, пролагая себе путь. История берет свое».
Девятого:
«Как человек получает воспитание от человека, так и народ воспитывается у народа. Это утверждают слова Маркса: «Народы должны учиться друг у друга»… Не надо удивляться происходящим ныне в Персии событиям, смуте (или, скажем, революции). В последнее время российская революция, кровь, льющаяся в России, пробудили даже дикие народы, а не то, что народ Персии».
Двадцать третьего:
«Эй, армяно-мусульманская беднота!.. Не теряйте рассудка, не поддавайтесь козням «неких личностей»! Не забывайте, что сеющих надежду бывает много, а дающих хлеб — мало. Соображайте, когда и в чем нужно проявлять энергию, рвение, доблесть… От ваших «старших»; вам ждать нечего! Сами ищите средство для избавления от ваших бед, не вверяйте, как овцы, свою долю волкам!
Пора… объединиться и, выступив против общего врага, потребовать своих, прав… Ваши старшие должны выбираться из вашей же среды, должны знать ваши горести, должны быть из таких же бедняков, как вы сами… Тогда веками жившие в дружбе два народа, осознав свои заблуждения, снова будут вместе сеять и вместе жать!»
Тема, повод для выступления обычно подсказывают и форму, что предпочтительнее — обзор, полемические заметки, реплика, фельетон. Одно присуще всей его публицистике. Особенность, сохраненная с горийских, семинарских лет. Он постоянно обращается к творениям любимых писателей — азербайджанских, русских, западноевропейских. К Физули, Вагифу, Видади, к Закиру и Ширвани, к Толстому, Гоголю, Тургеневу, Крылову.
Басня Крылова «Прохожие и собаки» применительно к кавказской действительности:
«Нет сомнения в том, что, если бы оставили без внимания «лающих» некоторого рода, то… несчастные мусульмане и армяне, поныне проливая кровь друг друга, превратили бы Кавказ в могильную пустыню».
Навеяно «Мертвыми душами» особенно почитаемого им Гоголя:
«Трудно найти столь же бедного, покорного, бессловесного подданного, как русский крестьянин. Если окинуть взглядом пашни с севера до юга, от Белого моря до Черного моря, с востока до запада, от Урала до Балтийского моря, то может показаться, что жизнь русских крестьян должна быть хороша. Но так ли это? Если скажем, что из 80 миллионов крестьян только у одного миллиона есть общинный надел, то, пожалуй, не намного ошибемся… А 70 миллионов душ в кровавом поту трудится на земле, арендуемой у государства и помещиков только для того, чтобы обеспечить на год семью черным хлебом. Выгоду от полученного тяжелым трудом и лишениями урожая видят государство да помещики… Кроме земельной подати, царская подать, называемая косвенным налогом, окончательно валит с ног бедного крестьянина, лишая его куска хлеба насущного»,
Не дает покоя Нариманову сознание, что многое еще не высказано, не объяснено терпеливо. Следует торопиться. Кто знает, как долго всей душой преданная тагиевским миллионам, заодно и режиму, «Хаят» будет его печатать. Сегодня газета не рискует выходить без его статей, а завтра? Нельзя ему отказываться от другой газеты схожего толка, но с еще более претенциозным названием «Иршад» — «Путеводитель». Ее со второй половины девятьсот пятого года издает на дары того же «отца нации» Тагиева шумливый идеолог панисламистов Ахмед-бек Агаев. В публичных речах и разговорах с глазу на глаз он без устали грозит Нариманову: «Имейте в виду: разнесем, пригвоздим к позорному столбу!» Тот с не меньшим постоянством выражает надежду на то, что Ахмед-бек не встретит больших препятствий, сумеет осуществить свое любезное обещание.
А пока Нариманов ведет в «Иршаде» — с номера сорок четвертого по сотый включительно — две постоянные рубрики: «Пятничные беседы» и «Государственные дела». Дополнительно статьи — оценки текущих событий: «Светлые начинания правительства» все равно что в эпидемию бумажка с молитвой моллы… Министры Витте и Дурново быстро отнимают ничтожные «свободы, дарованные царем». А богобоязненные проповедники ислама их послушно оправдывают. Крутые каменистые тропы над пропастью, что ведут к вершине, к просторам за перевалом, им просто не под силу.
Нариманов не подозревает, что в далеком Петербурге Ленин — они ровесники, родились в одном году, в одном и том же месяце весны, цветения — в апреле, — уже объяснил неоспоримо: «Революция есть удел сильных!.. Свобода достается только сильным» [32]. Пока лишь тождество убеждений. До их знакомства, до встреч, многое должно произойти…