Напролом

— А ведь он член Жокей-клуба, — уныло продолжал Хью. — Все его уважают. Ну, я и решил, что все в порядке. В смысле, они ведь с папой состоят в одном благотворительном обществе. Откуда же я мог знать? Откуда?

— Вы не могли знать, — сказал я. — Так что случилось-то?

— Он меня познакомил со своим букмекером.

Я ждал чего угодно, только не этого. Я свернул на стоянку, которая сейчас, в ноябрьское воскресное утро, была совершенно пуста. Вдалеке виднелись галечные пляжи, кустики жесткой травы и море, блестящее под лучами утреннего солнца. Стоянка представляла собой площадку в добрый акр величиной, залитую гудроном и огороженную невысокой кирпичной оградой. В углу стоял киоск, где летом торговали мороженым. Сейчас киоск был заколочен.

— У меня с собой видеокамера, — сказал я. — Если вы разрешите заснять ваш рассказ на пленку, я покажу ее вашему отцу, чтобы он мог увидеть, как это выглядит с вашей точки зрения, и, может быть, тогда мне удастся уговорить его позволить вам вернуться домой.

— Что, правда? — с надеждой спросил он.

— Я постараюсь, — пообещал я.

Я достал из-за спинки своего сиденья сумку с камерой.

— Давайте сядем на ограду, — предложил я. — Там, правда, холодно, но зато легче будет снимать, чем в машине.

Он послушно вышел из машины и сел на ограду. Я поставил камеру на колено, поймают его лицо в видоискатель и попросил смотреть в объектив.

— А теперь повторите то, что вы сказали про букмекера.

— Ну я однажды был на скачках с родителями и хотел сделать ставку, а букмекер сказал, что я еще молод, чтобы играть, и вообще издевался надо мной, а Мейнард Аллардек сказал, чтобы я не беспокоился, он меня познакомит со своим личным букмекером.

— Постойте, что значит «Мейнард Аллардек сказал»? Откуда он взялся?

Хью нахмурился.

— Ну он просто стоял рядом. В смысле, я не знал, кто он, но он сказал, что они с моим отцом друзья.

— А сколько вам было лет, и когда это случилось?

— Вот в этом-то вся глупость. Мне было двадцать лет. В смысле, ставки ведь можно делать, как только тебе исполнится восемнадцать. Разве я выгляжу на семнадцать?

— Нет, — честно сказал я. — Вы выглядите на двадцать.

— На самом деле в августе мне исполнился двадцать один год. А с Мейнардом Аллардеком я встретился в апреле.

— И вы начали делать ставки у букмекера Мейнарда Аллардека? Регулярно?

— Ну… в общем, да, — признался Хью. — Он так легко к этому относился, всегда держался так по-дружески и никогда не беспокоился, если я не выплачивал проигрыши.

— Чтобы букмекер не требовал своих денег?!

— А этот не требовал! — возразил Хью. — Я извинялся. А он говорил: «Ничего-ничего, я знаю, заплатите, когда сможете» — и еще шутил… И позволял мне ставить снова…

— И кончилось тем, что вы запутались в долгах?

— Да… Он меня поощрял. В смысле, наверно, мне следовало бы знать… но вы понимаете, он держался по-дружески… Я все лето ставил… в гладких скачках, по телефону…

— А до тех пор, пока все это не началось, вы часто играли на скачках? — спросил я.

— Мне всегда нравилось играть. Я читал каталоги. Выбирал лучших лошадей, опирался на интуицию. На самом деле я не так часто выигрывал, но все равно все деньги, которые у меня были, уходили на лошадей. Я еще лет в десять просил кого-нибудь, чтобы за меня поставили на тотализаторе. Всегда. В смысле, я довольно часто выигрывал. Иногда просто огромные суммы.

— Хм…

— Все, кто ездит на скачки, играют, — продолжал Хью. — А зачем же еще туда ездить? В смысле, в этом ведь нет ничего плохого, это все делают. Это так прикольно!

— Хм… — повторил я. — Но вы делали ставки каждый день, даже когда не ездили на скачки? По несколько ставок в день?

— Наверно, да…

— И в один прекрасный день это вдруг перестало быть прикольно?

— На кубке Хоува в Брайтоне, — сказал он. — В сентябре.

— А что произошло?

— Там было всего три лошади. И Слейтруфа обойти никто не мог. Мне сказал об этом Мейнард Аллардек. «Это надежный шанс, — говорит. — Вот вам случай отыграться».

— Когда он это вам сказал?

— За несколько дней до того. На скачках в Аскоте. Я туда ездил с родителями и встретился с Аллардеком.

— И вы поехали в Брайтон?

— Нет, — он покачал головой. — Позвонил букмекеру. Он сказал, что много дать не может, потому что Слейтруф — дело верное, это все знают. «Только пять к одному, — говорит. — Поставите двадцать — выиграете вчетверо больше».

— И вы поставили двадцать фунтов?

— Нет, что вы! — Хью удивился. — Двадцать тысяч.

— Двадцать тысяч… — Мне удалось заставить себя сохранить ровный тон. — А скажите, в то время это для вас была большая ставка?

— Да, довольно большая. Но ведь иначе бы я на один к пяти много не выиграл, верно?

«Зато и не проиграл бы», — подумал я. А вслух спросил:

— А какие ставки для вас были нормальными?