Напряжение

— Не знаю я, — шмыгнул, не желая обманывать. Да я и сам толком не понимал, что случилось. — Их ударило чем‑то.

— Да ну? — сторож выцепил один кубик из моей кружки и кинул в свою.

— Честно! — воскликнул я, не желая терять сладость. — Оно само вышло, мне дышать не давали.

— То есть? — Острый взгляд серых, выжженных глаз, вцепился в меня, не давая дышать.

— Сверкнуло и дым пошел, а потом как после грозы. А ребят отбросило. И черные следы на полу. И плед дымится, — тяжело сглотнул я, сжавшись еще сильнее.

— Плед — тот самый? — указал он пальцем на серо — черный лоскуток, выбивавшейся из под наволочки моего одеяла.

Я торопливо кивнул и быстро сдернул его с себя, стоило ему показать характерный жест.

Грубые пальцы перебирали прожженную ткань, цеплялись за мелкие отметины, перетирали их меж собой. Сторож оглядывал дырочки на просвет, внимательно принюхивался к огаркам и даже попробовал на язык. После чего, плед, к моему сожалению, отправился в угол комнаты. Уж лучше бы вернул — холодно.

— Семь лет, надо же. Это ж как ты их убить‑то хотел? — глубокомысленно произнес он, наклоняя банку с чаем над второй чашкой.

— Я не хотел! — возмутился я от всей души.

Сторож замер, налив совсем чуть — чуть.

— Не хотел я никого убивать! — вспыхнул я негодованием. — Страшно было и дышать хотелось. Вот и… Само оно, — буркнул, сдуваясь.

— Не хотел убить, и даже без ненависти… — Уже констатируя, кивнул своим мыслям и еле слышно добавил. — Сильная кровь.

Чай, наконец, достигнул кромки, вызвав чувство сухости во рту — будто кругов двадцать пробежал в летнюю жару. А потом… потом этот гад опрокинул в себя содержимое обеих чашек и с невероятным довольством наблюдал, как вытягивалось мое лицо.

— Это для бодрости варево, тебе ни к чему, — проковыляв к двери, криво ухмыльнулся он. — Устраивайся, малой.

Глава 2. Судьба по соседству

Дверь неслышно хлопнула, разделяя два поколения. Тридцать лет разницы между молодым юношей, полным надежд и энергии, и увечным стариком, который тоже когда‑то верил в свою счастливую звезду и совсем не представлял себя никому не нужным калекой, сторожем на мизерном окладе. Тем не менее, жизнь распорядилась именно так.

Николай Иванович Росков не родился инвалидом, наоборот — в семье мещан с восторгом и замиранием сердца выслушивали чуть поддатого (как за такое не выпить!) и благостно улыбающегося фельдшера, десятый раз повторявшего счастливой родне — 'ваш сын абсолютно здоров… и он одаренный'. Отец, поговаривают, был рад чуть меньше, глушил водку и искоса поглядывал на супружницу — дар чаще всего передавался по наследству, а сам он, и все его предки таковым похвастать не могли, так же, как и у второй половинки. Дошло бы и до мордобоя, но тут прабабка проскрипела, что ее дед служил у князя Новгорода, и не абы кем, а дружинником. А это значит — ранг 'витязь', не меньше. Могло и проклюнутся через поколения.

Не был 'Коля' и дураком — оценки не ниже 'хорошо', внимательность, отличная память открыла бы ему дорогу любой университет. Тем более, что одаренных брали куда охотней, делая поблажки во время вступительных экзаменов.

Но кипела в крови жажда приключений, кружило голову внимание, грели душу восторженные ахи, стоило 'потянуться' за родной стихией ветра и слегка похулиганить. Что‑то било в грудь, требуя действий, подвигов и новых горизонтов. Николай не мог сидеть спокойно за партой, впитывая знания.

Так что восемнадцатилетие он встретил у вербовочного пункта отряда 'Древичи' — самого крупного и известного в Верхнем Новгороде. Слегка пьяный, полный куража, Николай чуть ли не приплясывал, ожидая, пока ему откроет дежурный. Пункт работал круглосуточно, зазывая к себе всех, кто хотел новой жизни или бежал от старой. Главное — дар и отсутствие кровной вражды за спиной. В общем, Коля подходил — о чем ему сообщили, забрав паспорт вместе с подписанным не глядя договором.

Учебка, тренировки, отработка совместных действий, немного математики, химии, физики, десантирование за полярный круг, посвящение. Десяток операций — для начала в периметре охранения, затем непосредственно. Первые трупы от собственной руки, шок, таблетки из металлического пенала, адреналин, кураж. Неделя пьяного загула — и все вновь повторяется. Лычки младшего лейтенанта, собственная боевая тройка. Перелеты по всему миру, которые уже не приносят удовольствия — потому что стали работой. Пятнадцать лет выслуги, по шесть — восемь операций в год, новые погоны и пять троек подчинения, солидный счет и мысли уйти в отставку.