Направление — Прага

Когда в сочельник вернулись с ужина, домашние сообщили:

— Приходили соседи. Говорят, здесь опять немцы рыскали. Завтра наверняка придут снова.

Пришлось опять уходить. На Катаринску Гуту, Малинец и Цинобаню, туда, где совсем близко к линии фронта возвышались заснеженные вершины — Хробоч, Град, Зубор, Разтоки.

Когда направлялись в горы, гул боев словно взывал: «Придите!»

Были нетерпеливы, возбуждены. Даже такой опытный воин, как Пилло, не скрывал волнения. Башковитый бретонец, он тридцать дней пробирался с Украины в Венгрию, еще сорок дней вытерпел в будапештской одиночке и не свихнулся, а теперь часами ожидал приближения фронта.

Но капитан решил: лучше выжидать здесь, в горах, чем идти в неизвестное, искать проход через нейтральную полосу, рисковать жизнями.

По дорогам, дорожкам и даже горным тропкам отступали первые тыловые части, чаще всего это были пока венгры. В новогоднюю ночь патруль привел лесоруба из недалекого горного поселка. Едва переводил дыхание, сердце словно барабан.

— В соседней долине двадцать венгерских солдат ночуют в горной хате.

Французы сразу отправились туда. Окружили дом. Удивленные венгры без слов сложили оружие.

В небе все чаще и чаще появлялись краснозвездные истребители. Их ожидали с нетерпением и восторгом. Они уничтожали немецкие обозы.

Снова пришло сообщение от учителя из Млак. Раненые стали уже поправляться; но их пришлось отвезти на санях из школы, ибо предполагалось, что в лей разместятся немцы. Спрятал их в лесу. Санки с Даннэ тащил вместе с сыном и Бронзини. Уложили его на койке в землянке, учитель поставил там печку и каждый день приносил еду. Он говорил, что до подхода фронта Даннэ выдержит, но потом его необходимо отвезти в больницу.

Фронт и в самом деле совсем близко.

Целыми днями смотрели в южном направлении. Ночную тьму разрывали вспышки выстрелов, вдалеке полыхало зарево.

Приближалась свобода.

Горы и леса гудели от артиллерийской стрельбы. Оглушающие взрывы сотрясали воздух. Пробегал мороз по коже, захватывало дыхание.

— «Катюши»? Орга́ны Сталина! Я о них слышал! — убеждал Ардитти. — Куда стрельнут — ничего живого.

Прибежали люди из Катаринской Гуты, Цинобани, Котмановой. На спинах тащили, что успели схватить. В глазах страх.

— Всюду полно немцев, — говорят, — приказывают рыть окопы, строить заграждения.

Ночью подул южный ветер, издалека слышны были слабые, совсем слабые звуки пулеметов и автоматов. Видны были и ракеты — зеленые, красные и белые. Они поднимались над линией фронта, словно фейерверк. Небосвод пылал от далеких пожаров. Долины наполнились ревом моторов.

В горы вступали венгры. Стоило французам направить на них автоматы — они поднимали руки вверх, сдавали оружие, офицеры — пистолеты. За один день взяли в плен триста человек, а конца им не было.

За венграми удирали в горы немцы. Красная Армия стремительно наступала, и они спешили укрыться от нее в горах и лесах.

Наткнулись на них сразу после операции с венграми. Тачич дал очередь из автомата. За ним капитан, а потом остальные. Немецкие шапки и каски исчезли: солдаты спустились вниз. Девяносто три немца, сообщили позже те, кто их видел.

Возвращались французы. Уставшие, нетерпеливые, мечтавшие о встрече с охранявшими дома. Они проваливались в снег, сгибались под тяжестью оружия. Вдруг из ельника вышел крестьянин, а с ним четверо странно одетых парней. Чуть не сцепились, направив друг на друга автоматы.

— Нет, нет! — прыгнул между ними этот крестьянин. — Ради бога, нет!

Остановились друг против друга. Испуганные, готовые ко всему, напряжен каждый мускул.

— Не стрелять! Нет! Нет! Французы! — закричал тот словак в национальной одежде, раскинув руки, как грабли. Пальцем он показывал на худых, обросших, оборванных парней с винтовками в руках — не солдат и не гражданских.

Потом повернулся на пятке и показал рукой на тех, что были в телогрейках и ушанках с красными звездами.

— Боже! Неужели это они? Неужели те, которых так ждали, не могли дождаться? В самом деле они? Да! Это они! Они! Свобода!

Сделали шаг вперед. Потом побежали им навстречу. Падали в снег, спотыкались, снова вставали, в глазах восторг.

Ведь тот капитан, лейтенант, два солдата и другие, что шли за ними с пулеметами, автоматами, вещмешками, и так откровенно удивлялись: «Французы? Смотрите, французы!» — в самом деле означали свободу.

Настоящую, счастливую свободу с того памятного дня 20 января 1945 года.

И возвращение домой.

Перевел со словацкого А. Петров.

Ян Папп БРАТЬЯ

Конец октября приносил одни дурные вести. Части танковой дивизии СС «Адольф Гитлер» вторглись на повстанческую территорию из Венгрии. В Низкие Татры пробивается отборная бронетанковая дивизия «Хорст Вессель». От Ружомберока наступает бригада «Дирлевангер», дивизия «Татра» фронтально растянулась по всей западной линии, а группа «Шиль» рвется к Зволену.

Стальная стена немецких орудий неумолимо окружает горы. Еще, может быть, несколько дней, неделя, от силы две или месяц — и повстанцев оттеснят под самые хребты.