Читаем Наполеон. Жизнь и смерть полностью

– Зачем же так? – Император все глядел в трубу на ужасное место и говорил, клянусь, почти удовлетворенно: – Обычная скала… для Прометея… где трусливые боги придумали приковать мятежного героя…

Он усмехнулся. Сравнение было найдено.

Уже был виден порт, беленькие домики выглядывали из густой зелени, и дорога уходила вверх, кружась по мрачной скале.

– Что это за дорога? – спросил император у адмирала.

Тот смутился и объяснил:

– Это дорога на плато Лонгвуд, где вы будете жить. Вершина горы и плато были затянуты тучами – там шел дождь.

– Но пока будут готовить ваше жилище, вы будете жить внизу, – торопливо добавил адмирал.

Император засмеялся и сказал мне:

– Сравнение с Прометеем хоть и банально, но правдиво. Запишите его, Лас-Каз, и… не печальтесь. Запомните: люди не прощают властителям удачных судеб. Кто такая Мария Антуанетта до гильотины? Хорошенькая потаскушка на троне. А после гильотины о ней начали писать стихи и романы, она стала трагической героиней истории. Несчастье – великий соавтор в судьбе королей. И эта скала нам очень пригодится…

И добавил, не отводя глаз от скалы:

– Я изведал все. Моей репутации не хватало только одного – несчастья. Ибо нет более возвышенного зрелища, чем великий человек, противостоящий невзгодам… он куда более велик, более свят и достоин почтения, нежели сидящий на троне. Я носил две короны – Франции и Италии. Англичане увенчали меня третьей, самой великой, которую носил сам Спаситель, – терновым венцом.

И тут меня осенило – так вот что он задумал! Вот почему он сдался англичанам!

Он прочел мои мысли и улыбнулся.

– Они попались, мой друг. Запишите в вашу летопись: семнадцатого октября после семидесяти одного дня пути император прибыл на остров Святой Елены. Свой сорок шестой день рождения он встретил в неволе, подло захваченный англичанами – его заклятыми врагами.

<p>«Святая Елена, маленький остров»</p>

Только что император удалился в свою каюту, а я отправился в свою. Вместе с сыном мы собираем вещи. А скала все вырастает в окне каюты и скоро совсем закрывает его… Судно подходит к острову.

Мы уже стояли на якоре, когда я вышел на палубу. Совсем темно. Огоньки в домах. И в темноте грозно чернеет скала…

Причалила шлюпка, в нее сошел адмирал Кокберн. Гребцы повезли его к пристани.

Утром я увидел прелестный городок, утопавший в зелени. Император уже был на палубе. Раздались команды, плеск весел – шлюпка привезла назад адмирала. Вместе с ним прибыл губернатор острова, который должен передать свои полномочия Кокберну.

Кокберн представил его императору, и император обрушил на него град вопросов об острове. По смущенным ответам губернатора я окончательно понял, что зеленый Эдем, который раскинулся вокруг пристани, к нам отношения не имеет. Наше жилище будет находиться на той страшной черной скале, укрытой тучами…

Как выяснилось потом – всегда укрытой тучами.

Император смотрел на скалу и – клянусь! – улыбался…

Эти первые дни император проводит на корабле, гуляя по палубе и беседуя с Бертраном и прочими спутниками. И все с той же усмешкой рассматривает беспощадную скалу.

Наконец-то! Сегодня поздним вечером нас отвезли на остров. Я был в одной шлюпке с императором.

Мы причалили. По каменным ступеням поднялись на пристань. Свершилось! Император в походном сюртуке и низко надвинутой на глаза знаменитой треуголке ступил на землю Святой Елены.

Множество людей столпились на пристани – смотрят на императора почти испуганно…

Пока на скале готовят наше жилище (по слухам, которые принес Киприани, там когда-то был скотный двор), мы обитаем у ее подножья в очаровательном портовом городке Джеймстауне. Нет спасения от зевак, старающихся заглянуть в наши окна!

Английские корабли стоят прямо напротив наших окон – стерегут. И множество красных мундиров высадилось на острове – тоже стеречь. Каждый день я вижу, как суда медленно оплывают наш остров.

Стерегут… Весьма обстоятельно стерегут…

Сейчас, просматривая дневник, я обнаружил, что не проставлял дат перед записями. Как приходится теперь сожалеть об этом!

У императора – новое, совершенно очаровательное увлечение. Ей… тринадцать лет!

Во время очередной прогулки верхом мы отъехали на пару километров от городка и наткнулись на прелестное имение «Брайерз», принадлежащее некоему Уильяму Бэлкомбу, весьма состоятельному джентльмену, поставщику Ост-Индской компании. Мы проскакали по чудесной аллее – зеленому раю из гигантских лакосов, миртовых и гранатовых деревьев, и в глубине этого зеленого чуда увидели прелестный коттедж, а в стороне, в зарослях – небольшое бунгало для гостей. Император познакомился с весьма радушным владельцем. И уже вскоре получил дозволение адмирала покинуть дом в Джеймстауне (где все время был жертвой любопытства зевак) и переехать в райское бунгало.

Перейти на страницу:

Все книги серии Эксклюзивные мемуары

Фаина Раневская. Женщины, конечно, умнее
Фаина Раневская. Женщины, конечно, умнее

Фаина Георгиевна Раневская — советская актриса театра и кино, сыгравшая за свою шестидесятилетнюю карьеру несколько десятков ролей на сцене и около тридцати в кино. Известна своими фразами, большинство из которых стали «крылатыми». Фаине Раневской не раз предлагали написать воспоминания и даже выплачивали аванс. Она начинала, бросала и возвращала деньги, а уж когда ей предложили написать об Ахматовой, ответила, что «есть еще и посмертная казнь, это воспоминания о ней ее "лучших" друзей». Впрочем, один раз Раневская все же довела свою книгу мемуаров до конца. Работала над ней три года, а потом… уничтожила, сказав, что написать о себе всю правду ей никто не позволит, а лгать она не хочет. Про Фаину Раневскую можно читать бесконечно — вам будет то очень грустно, то невероятно смешно, но никогда не скучно! Книга также издавалась под названием «Фаина Раневская. Любовь одинокой насмешницы»

Андрей Левонович Шляхов

Биографии и Мемуары / Кино / Прочее
Живу до тошноты
Живу до тошноты

«Живу до тошноты» – дневниковая проза Марины Цветаевой – поэта, чей взор на протяжении всей жизни был устремлен «вглубь», а не «вовне»: «У меня вообще атрофия настоящего, не только не живу, никогда в нём и не бываю». Вместив в себя множество человеческих голосов и судеб, Марина Цветаева явилась уникальным глашатаем «живой» человеческой души. Перед Вами дневниковые записи и заметки человека, который не терпел пошлости и сделок с совестью и отдавался жизни и порождаемым ею чувствам без остатка: «В моих чувствах, как в детских, нет степеней».Марина Ивановна Цветаева – великая русская поэтесса, чья чуткость и проницательность нашли свое выражение в невероятной интонационно-ритмической экспрессивности. Проза поэта написана с неподдельной искренностью, объяснение которой Иосиф Бродский находил в духовной мощи, обретенной путем претерпеваний: «Цветаева, действительно, самый искренний русский поэт, но искренность эта, прежде всего, есть искренность звука – как когда кричат от боли».

Марина Ивановна Цветаева

Биографии и Мемуары
Воспоминание русского хирурга. Одна революция и две войны
Воспоминание русского хирурга. Одна революция и две войны

Федор Григорьевич Углов – знаменитый хирург, прожил больше века, в возрасте ста лет он все еще оперировал. Его удивительная судьба может с успехом стать сценарием к приключенческому фильму. Рожденный в небольшом сибирском городке на рубеже веков одаренный мальчишка сумел выбиться в люди, стать врачом и пройти вместе со своей страной все испытания, которые выпали ей в XX веке. Революция, ужасы гражданской войны удалось пережить молодому врачу. А впереди его ждали еще более суровые испытания…Книга Федора Григорьевича – это и медицинский детектив и точное описание жизни, и быта людей советской эпохи, и бесценное свидетельство мужества самоотверженности и доброты врача. Доктор Углов пишет о своих пациентах и реальных случаях из своей практики. В каждой строчке чувствуется то, как важна для него каждая человеческая жизнь, как упорно, иногда почти без надежды на успех бьется он со смертью.

Фёдор Григорьевич Углов

Биографии и Мемуары
Слезинка ребенка
Слезинка ребенка

«…От высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре неискупленными слезами своими к боженьке». Данная цитата, принадлежащая герою романа «Братья Карамазовы», возможно, краеугольная мысль творчества Ф. М. Достоевского – писателя, стремившегося в своем творчестве решить вечные вопросы бытия: «Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, т. е. изображаю все глубины души человеческой». В книгу «Слезинка ребенка» вошли автобиографическая проза, исторические размышления и литературная критика, написанная в 1873, 1876 гг. Публикуемые дневниковые записи до сих пор заставляют все новых и новых читателей усиленно думать, вникать в суть вещей, постигая, тем самым, духовность всего сущего.Федор Михайлович Достоевский – великий художник-мыслитель, веривший в торжество «живой» человеческой души над внешним насилием и внутренним падением. Созданные им романы «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы» по сей день будоражат сознание читателей, поражая своей глубиной и проникновенностью.

Федор Михайлович Достоевский

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии