Наполеон - исчезнувшая битва

Обычно я просыпался перед рассветом и после ванны работал... И, когда мне нужны были мои министры, их беспощадно поднимали с постели. А когда я жил в загородных дворцах, например, в Фонтенбло, они жили там же, чтобы быть всегда под рукой... Они должны были, как и я, помнить все... А мне память никогда не отказывала. Я мог указать, допустим, военному министру во время его доклада об укреплениях в Бретани, что он забыл целых две пушки. И показать, где я в свое время распорядился их поставить. Да, две пушки из тысячи орудий, но забывать их нельзя! Мой министр обязан знать все свое хозяйство... И когда я их назначал, я честно предупреждал: "Я не дам вам состариться... Человек, которого я назначаю министром, уже через шесть лет должен быть не в состоянии даже помочиться!" Эти глупцы думали, что я шучу.

Я спал мало, но засыпал мгновенно. Я ценил эти короткие минуты сна и строго-настрого запретил себя будить. Только если будут дурные известия. Ибо при добрых нечего торопиться.

Став Первым консулом, я тотчас перевел свою резиденцию в Тюильри. Простота хороша только в армии. Власть должна привлекать к себе внимание... Когда я вошел в этот дворец королей, голос сказал мне: "Вот ты и дома!" И я понял: этап моей жизни завершился. Я поступил так, как хотела моя судьба... Помню, как прошел по дворцу в первый раз. Тяжелые тона расцвета королевской власти - пурпур и золото - властвовали в одних залах... и нежные, слабые цвета ее заката - лазоревый, золотистый - в других... Много свечей и зеркал, в которых недавно отражалась жизнь самых могущественных королей Европы... И все промелькнуло, как сон... Я попросил внести во дворец бюсты Брута и прочих великих римских республиканцев. Чтобы всем было ясно: здесь поселился Первый консул Республики.

Кабинет мой был на первом этаже. Огромный стол в глубине кабинета был обращен к окну, выходившему в сад Тюильри. Прямо у окна стояли конторка и кресло Меневиля. Он и приглашенные секретари сидели лицом ко мне, спиной к саду. И я диктовал, глядя на мраморные статуи, смотревшие на меня из сада. В кабинете за моей спиной стояли часы. Этакий регулятор моей жизни, напоминавший мне, что удача не вечна и надо торопиться. И я использовал тогда каждую минуту... В центре кабинета был камин и у камина мое любимое кресло. Здесь я сидел в одиночестве, порой часами, если нужно было принять важное решение... По стенам кабинета - мои друзья, книжные шкафы. В них моя библиотека и книги, оставшиеся от прежних хозяев - покойных Людовиков...

Теперь я обязан был вернуть Франции то, что Директория пустила по ветру в мое отсутствие. Я должен был вернуть мою Италию. И вторая итальянская кампания началась... Я придумал, перейдя через Альпы, появиться перед австрийской армией, как гром с ясного неба. Для этого мы должны были одолеть перевал Сен-Бернар. До меня это удалось только Ганнибалу. Но он же это сделал - значит, должен был сделать и я. Впрочем, если бы Ганнибал видел мой переход, он свой посчитал бы сущей безделицей... Я шел с дурно экипированной голодной армией и с артиллерией. На одной доблести мои солдаты волокли к снежным вершинам разобранные пушки - тяжеленные орудийные стволы, лежавшие внутри выпиленных стволов деревьев, зарядные ящики, лафеты. Через пропасти, обвалы и жестокий холод. Отдых и сон были только в снегу.

...Мы преодолели! Ночью среди белевших во мраке горных вершин мы подошли к австрийской крепости. Я велел начинать. И все осветилось... Пушечные залпы, непрестанная канонада... Австрийцы решили, что началось светопреставление. Они сдали крепость, и мы спустились в долину. Теперь мы были в тылу у австрийцев.

А потом началась решающая битва при Маренго. Надо отдать им должное на этот раз австрийцы дрались отчаянно, я кое-чему их научил. И в три пополудни, казалось, я проиграл эту битву. Глупцы отправили в Вену курьера с известием о своей победе. Но я был спокоен. Я все рассчитал. Я верил в судьбу. И ждал. Мой генерал Дезе должен был явиться с подкреплением. И в пять часов он появился. И все было кончено. Это была великая победа. Но во время сражения Дезе убили.

Маршан рассказывал мне: когда император умирал, он вспоминал Маренго и все шептал в агонии: "Дезе! Где ты? Дезе... судьба моей победы..." На смертном одре и тогда, в каюте, император был там и все видел вновь...

- Атака... Как великолепен строй!.. Но вот они бегут... Австрийская армия перестала существовать... Я обходил поле сражения, усеянное ранеными и мертвыми, и увидел маленькую собачку, скулившую над телом хозяина. Собачья преданность долговечнее человечьей... И совсем недалеко от австрийского офицера и его собачонки лежал мой Дезе. Лежал, уткнувшись лицом в землю, примяв головой траву. По щеке полз черный жук... Мне не пришлось обнять Дезе после победы. Но я накрыл его знаменем... и плакал в палатке... в первый раз... И прямо с поля боя я обратился к королям: "Я обращаюсь к вам после победы, окруженный умирающими, стонущими людьми, с предложением мира..."