Наполеон - исчезнувшая битва

В кабинете на жалких обоях - портреты Марии Луизы, Жозефины и сына в столь нелепых здесь великолепных рамах из Тюильри. И огромный стол, занимающий почти всю комнату.

- Садитесь, - сказал мне милостиво император. - Сегодня после ужина я хочу прочесть в салоне вольтеровскую "Заиру".

Обычно после ужина он развлекает нас чтением своих любимых произведений. Но (тоже как обычно) пьеса куда-то запропастилась. Вещи как-то умудряются теряться в этой крохотной комнатушке!

Император беспомощно ищет пьесу на столе, на стульях, даже на полу, подслеповато роется в бесконечных бумагах. Приподнимает карты собственных походов и походов Цезаря. Ворошит кипу страниц, записанных мною под его диктовку... И тут я впервые замечаю: буквально в последние дни император начал стремительно (и загадочно) дряхлеть...

Пьеса нашлась на столе.

На том же столе вскроют его мертвое тело.

Она торчала из-под треуголки, которую император всегда почему-то кладет на стол поверх карт. И когда он, торжествуя, приподнял свою знаменитую, оставшуюся на тысячах картин треуголку, из-под нее выскочила огромная крыса. В доме множество крыс, и они особенно полюбили треуголку императора.

Крыса плюхнулась на пол, и я с отвращением смотрел, как эта жирная тварь неторопливо уползала в дыру между досками. Император рассмеялся. Крысы его не смущали - они напоминали о походах, о времени славы...

Часы пробили восемь. Киприани (слуга, он же - уши императора) в черных панталонах и темно-зеленом мундире с золотым шитьем торжественно застыл у двери с бронзовым канделябром в руке.

С последним ударом часов он объявил:

- Ужин Его Величества подан!

Император предлагает руку даме. Как обычно, это Альбина Монтолон, жена графа Монтолона. Другая дама - Фанни Бертран, жена гофмейстера - не пришла, лежит дома с мигренью. Так она объявила. На самом деле она попросту не любит наши "сборища".

Император и Альбина первыми входят в еще одну комнатушку, именуемую "столовой Его Величества". За ними следуем мы, три графа: Монтолон, Бертран и я, Лас-Каз. И чуть сзади - генерал, барон Гурго.

Генерал, как обычно, зол и старается затеять ссору. Я слышу, как он шепчет Монтолону: "Если ваша жена - шлюха и спит с императором, это еще не повод садиться на почетное место". (Почетные места - стулья рядом с императором.) Мне Гурго уже успел поведать, что не может видеть, как жадно я ем, "это неестественно при таком тщедушном теле". Садясь, он поспешил сказать неприятное и гофмейстеру: "Все же лучше иметь жену-шлюху, как у Монтолона, чем худую белобрысую селедку с вечной мигренью". И уже за едой он сообщает нам троим свистящим шепотом, что мы можем его "вызвать", если сочтем нужным.

Мы давно привыкли к генералу. И гофмейстер остается невозмутим, и Монтолон делает вид, что не расслышал. Только я не выдерживаю и шепчу в ответ что-то злое.

Император ужинает в мундире гвардейских егерей.

В нем его и похоронят.

Все сидят перед тарелками севрского фарфора, украшенными сценами его победоносных сражений. И с тоской глядят на пьесу, которую император торжественно положил рядом с собой. Все понимают, что чтения (император читает ужасающе, усыпительно-монотонно) не избежать.

Покончив с едой, переходим в "салон" - еще одну столь же восхитительную комнатушку, пахнущую навозом. И, как обычно, сначала Альбина Монтолон поет любимые арии императора, потом играем в карты. Император рассеянно глядит куда-то поверх голов и равнодушно проигрывает несколько золотых наполеондоров.

Потом, опять же как обычно, заговорил о литературе. Заговорил со мной остальным эта тема скучна. На сей раз император хвалит Шатобриана. И себя за то, что не отправил Шатобриана в тюрьму.

Он глядит на меня, и я понимаю - этот разговор нужно записать.