Наполеон, или Миф о «спасителе»

Спустя десять лет, когда творение Моцарта наконец-то впервые замучало на парижской сцене, казалось, что триумф новых идей не за горами, но много ли тех, кто, аплодируя «Флейте», превратившейся в «Мистерию Изиды» (либретто Мореля, аранжировка Лашнита), узнал в Сарастро генерала Бонапарта, ставшего первым консулом Республики и последним оплотом завоеваний Революции?

Уникальное сочетание личных качеств и политической конъюнктуры. С одной стороны — мечтательный и рассеянный офицер с психологией изгнанника, с мыслями о самоубийстве и неизбывной тоской, снедающей его в странствиях по гарнизонам, с другой — Революция или, скорее, Революции[3], принимая во внимание множество стоявших перед ними задач. Как заметил еще Шатобриан, именно дворяне нанесли первый удар по обветшалому зданию монархизма. Воспользовавшись финансовым кризисом, они посягнули на принципы абсолютизма. Такова была более или менее осознанная цель, стоявшая перед Генеральными штатами. Реванша Фронды, конца политических унижений, возвращения к основополагающим нормам жизни, сформулированным еще в «Мемуарах» кардинала де Реца, а затем в поздних творениях Фенелона, — вот чего в глубине души жаждало либеральное дворянство, вдохновляясь великими лозунгами слишком поверхностно понятых просветителей, а также американской Войны за независимость, в которой приняли самоотверженное участие такие люди, как Лафайет и Ноайль, или брошюрами такого заурядного мыслителя, как граф д'Антрег. Четырнадцатое июля и Великий Страх смели последние иллюзии. Зло, неосмотрительно выпущенное из ящика Пандоры, расправилось с потомственным дворянством, упразднило титулы, уничтожило феодальные привилегии, конфисковало поместья.

Поднималась новая волна. На смену Фронде пришла Жакерия. Неорганизованное движение крестьянства, некогда обреченное на поражение, вновь охватывает огромную территорию Франции, принимая невиданные доселе формы и переходя от стихийного бунта к революции. Пробуждается сознание. В наказы третьего сословия вносятся конкретные требования: отмена феодального строя и передача земли в частную собственность. Ревизия поземельной росписи, затеянная погрязшим в долгах дворянством, сыграла роль катализатора. При этом политические лозунги поражают своей незрелостью. Несмотря на пресс налогов и тяжесть барщины, восстают не против короля, а против сеньора. Революционная активность быстро сходит на нет: ночь 4 августа, декреты, упраздняющие феодальный строй, распродажа церковного имущества, рост цен, обгоняющий арендную плату, повышение, хотя и менее стремительное, оплаты труда батраков, зарегистрированное в отдельных регионах страны, — все это превратило французское крестьянство, по крайней мере известную его часть, в консервативную массу, приверженную, разумеется, революционным завоеваниям, однако уже готовую рекрутировать из себя батальоны, способные подавить пролетарские восстания XIX века.

Король вполне мог бы опереться на таких крестьян в борьбе с фрондирующим дворянством. Так оно и случилось бы, будь на троне Людовик XI или Людовик XIV. Людовику XVI явно недоставало авторитета, в дополнение к его репутации скептика и жуира. Кое-кто воспользуется кризисом деревни: мелкие собственники или, во всяком случае в тот период, — часть буржуазии. Рантье, государственные служащие, купившие свои должности, торговый флот, индустрия предметов роскоши понесли неисчислимые издержки. Как тут не вспомнить папашу Гранде?

«Когда Французская республика пустила на продажу в Сомюрском округе земли духовенства, бочар Гранде, которому было тогда сорок лет, только что женился на дочери богатого торговца досками. Имея на руках собственные наличные средства и приданое жены, Гранде отправился в столицу округа, где благодаря двумстам дублонам, врученным его тестем неподкупному республиканцу, ведавшему распродажей национального имущества, приобрел за бесценок, если и не вполне законно, то законным порядком, лучшие виноградники округа, старое аббатство и несколько сдаваемых в аренду ферм. В политике он покровителъствовал бывшим аристократам и все свое влияние употребил на то, чтобы не допустить распродажи имений эмигрантов, в коммерции он поставил республиканским армиям пару тысяч бочек сухого вина и сумел добиться, чтобы ему заплатили за них великолепными, принадлежащими одному женскому монастырю пастбищами, приберегаемыми в качестве козырного аукционного лота. При консульстве курилка Гранде сделался мэром, мудро правил, а собирал виноград и того лучше, в эпоху Империи он превратился в Господина Гранде».