Наполеон. Афоризмы

Среди ищущих смерти лишь немногие находят ее в тот час, когда она могла бы оказаться им полезной.

XCIX

Монарху следует позаботиться о том, чтобы богатства не были распределены слишком неравномерно; тогда у него не будет необходимости ни содержать бедняков, ни защищать богачей.

C

Я был богатейшим монархом Европы. Богатство заключается не в количестве драгоценностей, а в пользе, которую из них извлекают.

CI

Если монарх уличен в одном проступке, общественность приписывает ему все остальные; клевета ширится, давая пищу для анекдотов; литературные вороны кружат над трупом, гниль пожирает его; сотни голосов подхватывают невероятные и скандальные обвинения, временами принимаемые на веру потомками. Это клевета Базилио, что летит подобно лесному пожару.

CII

Написано слишком много; я бы предпочел меньше книг и больше здравого смысла.

CIII

Монарх и премьер-министр должны любить славу. Некоторые спорят, что это ни к чему: они препираются подобно лисице, у которой отрезали хвост.

CIV

При высадке в Египте я был удивлен, когда не нашел ничего от былого египетского великолепия, кроме пирамид и куриных вертелов.

CV

Есть очень много льстецов, но очень немногие из них умеют похвалить сдержанно и к месту.

CVI

Однажды история поведает о том, какой была Франция во времена моего восхождения на трон и какова она была, когда я диктовал законы Европе.

CVII

Любая связь с преступником пятнает трон преступлением.

CVIII

Всегда удивлялся, что убийство Пишегрю приписывалось мне; он был ничем не лучше прочих заговорщиков. У меня был суд, чтобы осудить его, и солдаты, чтобы расстрелять. Яникогда не делал бесполезных вещей.

XCIX

Падение предрассудков выявило источник власти; короли больше не могут распоряжаться собственными способностями.

CX

Утвердив Почетный легион, я объединил все классы общества одним интересом; это стойкий механизм, который надолго переживет мою систему.

CXI

В правительстве не должно быть никакой частичной ответственности: это лишь плодит ошибки и потворствует игнорированию законов.

CXII

Французы так любят величие, что им даже нравится, как оно выглядит.

CXIII

Главное преимущество, которое я извлек из ситуации на континенте, заключалось в том, что я отличал своих друзей от врагов.

CXIV

Меня не удивляет судьба Нея и Мюрата; они умерли, как и жили, — героями; такие люди не нуждаются в надгробных речах.

CXV

Я дал новый толчок предпринимательству, чтобы оживить французскую промышленность. Десять лет во Франции наблюдался прогресс. Она пришла в упадок, только когда вернулась к своему прежнему плану колонизации и займов.

CXVI

Я совершил ошибку, вторгнувшись в Испанию, ибо не знал духа этого народа. Гранды призвали меня, а толпа отвергла. Эта страна недостойна монарха из моей династии.

CXVII

В день, когда свергнутые правители вновь занимали трон, они утрачивали остатки благоразумия. И было непохоже, что они еще хоть когда-либо к нему прислушаются.

CXVIII

Со времен изобретения книгопечатания на царство было призвано Просвещение, но на деле власти управляют так, чтобы обуздать его.

CXIX

Если бы революционные атеисты не ставили все под сомнение, их утопия была бы не так уж и плоха.

CXX

Девятнадцать из двадцати стоящих у власти не признают морали; но в их интересах убедить мир, что они хорошо распоряжаются своим могуществом; это делает их честными людьми.

CXXI

Нивозские заговорщики не писали на своих стрелах, подобно противникам Филиппа: «Я целюсь в левый глаз правителя Македонии».

CXXII

Коалиция одержала грандиозную победу, когда отправила в отставку всю старую армию. Она не боится новичков; она их еще не испытала.

CXXIII

Когда я отказался от мира под Шатильоном, союзники не видели ничего, кроме моего неблагоразумия, и думали, что это удачный момент, чтобы противопоставить мне Бурбонов. Я не хотел быть обязанным за трон милости иноземцев. Моя честь осталась незапятнанной.

CXXIV

Вместо отступления под Фонтенбло я мог бы драться: моя армия была по-прежнему сильна; но я никогда не хотел проливать французскую кровь в своих личных целях.

CXXV

Когда я высадился в Каннах, там не было ни заговорщиков, ни заговоров. Я пришел с парижскими журналами в руках. Эта экспедиция, которая вошла в историю как рискованная, была совершенно разумной. Мои ворчуны[]были плохо одеты, но в их груди бились бесстрашные сердца.

CXXVI

Вызов брошен Европе; государства второго и третьего порядка, не защищенные главенствующими странами, исчезнут с лица земли.

CXXVII

Мне сказали, что великий критик Фьевесудит обо мне более придирчиво, чем естественный философ ^{2}.Чем более он разоряется о моем деспотизме, тем более меня уважают французы. Он — наименее значительный из ста двадцати префектов в моей империи. Я не знаю, что он имеет в виду под своей « административной перепиской».

CXXVIII

Философскиеопределения ничуть не лучше определений теологических.

CXXIX