Наполеон

Император занял своё место под серебряным полотнищем, и они стали медленно продвигаться через Морские Ворота по направлению к церкви. Позади шли три генерала, Келлер и Кемпбелл, офицеры с «Неустрашимого», польский полковник, несколько членов императорского двора и дворяне города.

В этот момент толпа расступилась и вновь окружила процессию, стремясь получше рассмотреть великого человека. Раз двенадцать приходилось им останавливаться под напором людской волны. Бертран был взволнован, но присутствие такого множества людей радовало его. Дрюо и Далесм испытывали сильное беспокойство: сейчас как никогда возросла возможность убийства. Келлер и Кемпбелл же чувствовали лишь неприязнь к вульгарной и потной толпе: на улице за Морскими Воротами стоял дурной запах. «Серебрёная бумага! — подумал Кемпбелл. — Какое унижение для императора Франции, для человека, который принял корону из рук Римского Папы и самолично возложил её на свою голову!» Главный викарий в ярости шёл позади всех. Он толкался и кричал, размахивал руками и на чём свет ругал толпу. Казалось, он набросился бы на них с кулаками, если бы мог.

Один Наполеон был спокоен. Он покорно и без страха шёл по улице, не испытывая неудобств. Приём согрел его душу. Он опять чувствовал себя дома среди этих людей — людей простых, это верно, но близких ему. Разгорячённые и возбуждённые мальчишки и девчонки, которые, расталкивая взрослых, пытались коснуться его рукава, говорили на родном языке. Одна молодая красавица — с холмов, подумал он, — в чёрной соломенной шляпе и с большими серёжками, была похожа на Полину, другая — почему только у неё такая светлая кожа? — напомнила Марию Валевскую. Он улыбался им и медленно шёл вперёд.

Наконец они пересекли главную площадь и вышли на Пьяцца д’Арми — большую площадь с приходской церковью на одной стороне и ратушей на Другой. Здесь должны были проходить ежедневные упражнения солдат Наполеона. Дойдя до Этого места и оглянувшись вокруг, он сказал: «Мало деревьев». И это всё, что он сказал в тот день. А ведь на площади были деревья и цветы, да и берега реки Даре заросли деревьями.

Церковь была увешана цветами и другими украшениями, как на Пасху. Посреди нефа располагалась скамеечка императора, покрытая малиновым бархатом. Церковь наполнилась народом, и торжественная, хотя и немного странная, служба началась. Двум молодым церковным прислужникам, с которыми всё отрепетировали в спешке, было приказано стоять возле императора и подсказывать ему, что нужно делать. Однако они были слишком напуганы, чтобы давать советы такому великому человеку, а Наполеон, казалось, знал всю процедуру не хуже их. Более того, в конце службы он сам подавал им незаметные знаки, когда им преклонить колени, сесть или встать. Духовенство нервничало и чувствовало себя неловко, сам главный викарий допустил несколько ошибок, но прихожане вели себя на редкость серьёзно и благоговейно. Два псалма были использованы как специальные молитвы за нового короля, и когда прозвучали слова: «Тебе, Господь мой, вверяюсь я, не дай мне усомниться в тебе», — все находящиеся в церкви встали на колени и пали ниц вполне в итальянском духе, искренне вторя словам гимна.

Наполеон был растроган и сосредоточен. Его взгляд был прикован к Библии. Утверждают, что он искренне молился. А почему нет? Он не был лишён религиозных чувств. Много опасностей осталось позади, а впереди ждало ещё больше. Теперь он начинал новую жизнь в самом маленьком королевстве на земле. Возможно, сейчас он молился за то, чтобы жену и сына послали к нему. Всё было бы иначе, если бы рядом была королева, способная поддержать его.

Наполеона провели в ратушу и усадили на импровизированный трон — софу, покрытую специальным покрывалом, с маленькой подставкой для ног. Всё было убрано серебрёной бумагой, искусственными цветами и рождественскими украшениями. «Искусственные цветы!» — тихо фыркнул Бертран.

Император удостоил аудиенции не только всех именитых граждан, но и тех французов, которые захотели быть Представлены. Все были поражены его знанием острова — названий деревень, нужд и даже некоторых имён.

   — Вы знаете, — сказал поздно вечером утомлённый Бертран, — что только две недели прошло, как мы уехали из Фонтенбло?

   — А кажется больше, — ответил усталый Дрюо. — Он приказал разбудить его на рассвете.

   — О, Боже!

Этим же вечером Наполеон написал Марии-Луизе:

«Моя милая Луиза!

Четыре дня я был в море, погода стояла отличная, и я чувствовал себя хорошо. Теперь я здесь — на острове Эльба, который очень красив. Устроили меня здесь неважно, и я организую что-нибудь через неделю или две. От тебя нет новостей. Это меня печалит. Здоровье моё отличное. Прощай, мой друг, ты далеко от меня, но все мои мысли с моей Луизой. Нежно поцелуй моего сына. Всего тебе наилучшего.

Нап.

Портоферрайо, 4 мая».

Глава 8 В КРУГОВЕРТИ БУДНИЧНЫХ ДЕЛ