Братья-минимы отвезли его, вместе с другими учениками Бриеннской школы, в почтовом дилижансе в Париж, где юный корсиканец «похож был на одного из тех провинциальных зевак, у которых уличные воришки вытаскивают кошельки из карманов» (Леви).
Королевская военная школа для дворян-кадетов – великолепное, построенное при Людовике XV здание на Марсовом поле, с коринфскими колоннами и золоченою решеткою, настоящий дворец.
«Нас кормили и содержали превосходно, как самых богатых офицеров, куда богаче большинства наших семей и многих из нас самих в будущем», – вспоминает Наполеон.
Жизнь его в Париже мало отличалась от бриеннской: тот же военный порядок и внешний обряд благочестия; то же плохое учение и ненасытное пожирание книг; та же ненависть к французам и грызущая тоска по родине.
Новым было только одно – обостренное чувство неравенства: юные потомки древних родов, князья Роганы-Геменеи, герцоги Лавали-Монморанси с высоты своего величия поглядывали на этого захудалого корсиканского дворянчика. Но он себя в обиду не давал; только что задирали, отвечал кулаками. «Роздал-таки я тогда немало затрещин!» – вспоминает через много лет не без удовольствия.
Свой «уголок» старался отвоевать и здесь. Раз, когда заболел и лег в лазарет сожитель его по комнате, Наполеон тоже сказался больным, получил позволение не выходить, запасся провизией, запер дверь на ключ, закрыл ставни, занавесил окна и прожил так два-три дня, в совершенном уединении, в темноте и безмолвии, читая, мечтая днем при огне. Эта парижская темная комната – то же что аяччская дощатая келийка и бриеннский «эрмитаж» – метафизический затвор, «пещера», «остров» – святая ограда личности. «Он всегда один, с одной стороны, а с другой – весь мир», – скажет впоследствии о великом человеке – о себе самом.
Кто-то из товарищей нарисовал на него карикатуру; детский рисунок плох, но любопытен: Наполеон – великан с чудовищным лицом в длиннополом кадетском мундире, в маленькой треуголке и косичке с лентою; карлик-учитель схватил его за косу, стараясь удержать; но великан выступает вперед, с дубиной в руках, решительной поступью, такою тяжкою, что кажется, земля под ним дрожит. А внизу подпись: «Бонапарт бежит, летит на помощь к Паоли, чтобы освободить его от врагов».
Сохранился портрет Наполеона в юности. Вопреки отзыву Кералио, лицо болезненно: ввалившиеся щеки, впалые, огромные глаза с неподвижным взором лунатика; лицо человека, пожираемого внутренним огнем. Длинные, до плеч, прямо и плоско лежащие волосы, большой орлиный нос; тонкие, строго сжатые губы не улыбаются, но если улыбнулись, то, кажется, прелестной улыбкой синьоры Летиции – улыбкой Джоконды или этрусской Сибиллы. Главное же в этом лице – обнаженная воля: «Я всегда делаю то, что говорю, или умираю».
Двадцать четвертого февраля 1785 года Карл Бонапарт скончался в Монпелье, от рака в желудке!
«Утешьтесь, маменька, этого требуют обстоятельства, – пишет Наполеон Летиции. – Мы удвоим наши заботы о вас, нашу благодарность и будем счастливы, если наше послушание вознаградит вас хоть немного за незаменимую потерю возлюбленного супруга».
Пишет и дяде, архидьякону Люсьену, опекуну: «Мы потеряли отца. Бог один знает какого… Всё, увы, предсказывало в нем опору нашей юности. Но Верховное Существо судило иначе. Воля Его неизменна».
Тот же холод и здесь, как в том письме о братце Жозефе, ледяная кора, а под нею – кипящий родник – любовь к «своим». «Я живу только для своих», – скажет в одну из самых горьких минут своей жизни. Когда он говорит матери: «Мы удвоим наши заботы о вас», – это не пустые слова. С первою вестью о смерти отца чувствует себя главой семьи. Мужественно подставляет детские плечи под бремя недетское: помнит святой урок Матери-Земли – носить бремена. «Я держал мир на плечах», – скажет впоследствии. Тяжесть мира начал подымать уже тогда, пятнадцатилетним мальчиком.
Двадцать восьмого октября 1785 года Наполеон выпущен был из Парижской военной школы в артиллерийские подпоручики Ла-Ферского полка.
III. Артиллерийский поручик. 1785-1792
Полк стоял гарнизоном в захолустном городке Валенсе, в Дофине, близ Савойи.
Трудные дни начались для Наполеона, труднее, чем в школе. Надо было всему учиться с азов: дворяне-кадеты выпускались из военной школы без всяких практических знаний; не то что пушки, ружья зарядить не умели как следует.
Артиллерийское учение, по военному уставу, начинаясь с низших чинов – простым рядовым канониром, унтер-офицером, капралом, сержантом, – продолжалось столько времени, сколько полковой командир считал нужным, сообразно с умом и прилежанием ученика.