Наполеон улыбается или хохочет, но никогда не смеется. «Кто заглянул в пророческую бездну Трофония[12], уже никогда не будет смеяться», – думали древние.
«Всегда один среди людей, я возвращаюсь домой, чтобы мечтать наедине с самим собою и предаваться меланхолии.
О чем же я буду мечтать сегодня? О смерти», – пишет в своем дневнике семнадцатилетний артиллерийский подпоручик Бонапарт, в бедной комнатке оксонских казарм. И на высоте величия император Наполеон носит на груди ладанку с ядом. Мысль о самоубийстве сопровождала его всю жизнь, хотя он и знал-помнил, что себя не убьет. И не от каких-либо внешних несчастий приходит ему эта мысль, а оттого, что он устает спать «летаргическим сном» жизни и хочет наконец проснуться, хотя бы в смерть.
«Бури ищет всегда твой беспокойный дух, – говорит ему Жозефина. – Сильный в желаниях, слабый в счастье, ты, кажется, только себя одного никогда не победишь».
жалуется Богу мать богатыря. И Наполеон, как Гильгамеш, – «друг печали».
мог бы он повторить древневавилонскую молитву к богине Иштар. И доныне путь Гильгамеша-Наполеона не кончен: вечно скорбящий, стенающий, как бы гонимый неведомой силой, все идет и идет он, остановиться не может, подобно Агасферу и Каину. Путь его – путь всего человечества.
Он движется не по своей воле: кто-то бросил его, как бросают камень. «Я обломок скалы, брошенной в пространство». Только продолжает на земле бесконечную параболу, начатую где-то там, откуда брошен, и нашу земную сферу пролетает, как метеор.
Восьмого августа 1769 года, за семь дней до рождения Наполеона, появилась комета, которую астроном Мессье наблюдал из Парижской обсерватории. Хвост ее, блестевший чудным блеском, достиг в сентябре 60 градусов длины и постепенно приближался к Солнцу, пока наконец не исчез в лучах его, как бы сама комета сделалась Солнцем – великой звездой Наполеона.
А в первых числах февраля 1821 года, за три месяца до смерти его, появилась над Святой Еленою другая комета. «Ее видели в Париже 11 января», – пишет астроном Фей. «В феврале сделалась она видимой простому глазу, и хвост ее достигал 7 градусов. Ее наблюдали по всей Европе, а с 21 апреля по 5 мая и в Вальпарайзо». Значит, в обеих гемисферах небес, по всей Атлантике, последнему пути Наполеона.
«Слуги его уверяют, будто бы видели комету на востоке, – записывает в дневнике своем доктор Антоммарки 2 апреля 1821 года. – Я вошел к нему в ту минуту, когда он был встревожен этим известием. „Комета! – воскликнул он в волнении. – Комета возвестила смерть Цезаря… И возвещает мою…“» – «5 мая (день смерти Наполеона), – сообщает тот же астроном Фей, – можно было с острова Святой Елены видеть в телескоп, как эта комета, постепенно удаляясь от земли, исчезла в пространстве».
«Несчастный! Я его жалею, – писал никому еще не известный артиллерийский подпоручик Бонапарт в 1791 году о гениальном человеке – о самом себе. – Он будет удивлением и завистью себе подобных и самым жалким из них. Гении суть метеоры, которые должны сгорать, чтобы освещать свой век».
Сгорать, умирать, быть жертвою – таков удел его, это он знает уже в начале жизни и еще лучше узнает в конце, на Святой Елене, под созвездием Креста: «Иисус Христос не был бы Богом, если бы не умер на кресте». Но знание это темно для него, как солнце слепых: света солнца не видят они, только теплоту его чувствуют. Так и он.
Богу солнца Молоху приносил он жертву на острове Горгоны, а на Святой Елене приносится в жертву сам. Кому – этого он не знает; но думает – Року.
В солнце померкла звезда его. Что это за солнце, он тоже не знает и тоже думает – Рок.
Роком называли древние то, что мы называем «законом природы», «необходимостью». Существо обоих – смерть, уничтожение личности, ибо закон природы так же безличен, как Рок. Надо было выбрать жизнь или смерть, кроткое иго Сына или железное – Рока. Мы выбрали последнее и падаем жертвами его, так же как наш герой. Наполеон – самый великий из нас и «самый жалкий».