Он мог бы сейчас перенести действие в постель, Бочетти была готова на все. Он даже немного хотел этого, как мужчина. Графиня была безумно красива, а то, как она произносила его имя — на итальянский манер — будило приятные воспоминания о Корсике. Но не только Кролик висел на его груди. Пчела словно предупреждала: Джина может заметить Кролика! Никакой близости. Пусть останется вот такой, полупьяной и полубезумной.
— Есть еще кое-что! — Бочетти не терпелось рассказать любимому. — Здесь я неожиданно напала на след одного суфийского ордена! Близко подойти не сумела, но вместе мы сможем все, Наполеоне!
— Чем же интересны эти суфии? — он изобразил удивление. — Я ничего не слышал о них.
— Они хранят какой-то предмет, уже несколько столетий. Я не слышала, чтобы охотники говорили о нем. И прошу вас, ни слова Колиньи! Он страшный человек, Наполеоне, я не верю ему!
— Я тоже, — успокоил ее генерал. — Кстати, о предметах. Джина, вы где-то оставили свой, а ведь многие хотели бы им располагать.
— Я испугалась... — Бочетти покраснела. — Я всего боюсь, а больше всего боюсь потерять вас... Наполеоне, вы правы, я должна сначала вернуть Саламандру. Никому нельзя доверять! Мы никому не будем доверять, только друг другу. Ведь это так?
— Конечно так!
Наполеон осмелился поцеловать ее. Не слишком пылко, так, чтобы она нашла в себе силы разжать объятия, когда поцелуй окончился.
— Я могу дать вам солдат, Джина! — прошептал он. — Сколько захотите. Мне дорога ваша безопасность.
— Я имею влияние на нескольких мамелюков. Они в городе и доверяют мне. Готовится восстание, но об этом потом, это пустяки... Мой Наполеоне... — Она встала и пошатнулась. Генерал подхватил ее. — О нет, теперь у меня на все есть силы! Я пойду одна и вернусь с предметом. И тогда мы будем вместе навсегда!
— Навсегда, — кивнул несколько уставший Бонапарт и проводил женщину к двери. — Берегите себя, моя Джина!
Когда он закрыл дверь и обернулся, перед ним уже стоял Колиньи.
— Что вы здесь делаете?! Немедленно проследите за ней!
— Очень опасно, мой генерал! Джина знает много моих трюков, а здесь мы на чужой земле. Ей служат мамелюки, у нее преимущество. Джина вскроет обман.
— Да что она может заметить в таком состоянии! — кровь кипела в груди корсиканца. Предмет, вожделенный предмет был совсем рядом. Но верная Пчела успокаивала: как ни влюблена Бочетти, но заметив ловушку, станет опаснее гюрзы. — Черт с вами, Колиньи, вы правы. Но снова придется ждать! Есть новости с севера?
— Мы ждем каравана из Александрии. — Колиньи решился сказать то, о чем говорили многие. — Мы в сердце чужой страны, мой генерал. Здесь нам враждебно все, от людей до климата, от религии до методов ведения хозяйства. Сфинкс рядом, но я не слишком доверяю Имаду, и...
— Заткнись! — рявкнул Наполеон и сквозь мундир прижал к груди Пчелу, словно лекарство. Предметы убивали его. — Мне нужна Саламандра. И раз уж мы здесь, мне интересен Сфинкс. Ученые изучают пирамиды? Завтра я пойду к ним. Имад должен появиться со дня на день, он ищет своих людей. Мне нужен вход в подземелье! Твои люди должны искать и его тоже.
Колиньи потупил глаза. Он не верил Имаду ни на грош, и вся его история казалась ему выдуманной от начала до конца.
На следующий день Наполеон лично побывал у Великих Пирамид и возле Сфинкса. Ученые только разводили руками: все это огромно, неслыханно, относиться ко всему нужно с величайшей осторожностью... Разгневавшись на бесполезных высоколобых болтунов, Бонапарт втайне от них приказал учить молодых артиллеристов наводить пушку на морду Сфинкса — прекрасная мишень! Новостей из Александрии все не было, так же как и от Бочетти, но на следующий день пришел Имад.
— Я нашел вход в подземелье! — сразу сказал он и повалился на колени, задрав зад. — Мой Махди! Я нашел, и они об этом не знают, наши враги. Надо бить теперь же, скорее!
— Что ж... — Бонапарта больше интересовала Саламандра, такая явственная и доступная. — Колиньи, вы будете искать Бочетти! А мы идем к Сфинксу. Переведите пару батальонов ближе к этому чудовищу.
Вскоре после первого разговора с Азизом, Дия принесла новости: их ждут в Гизе. Именно там тайный суфийский орден столетиями имел штаб-квартиру, охраняя свое главное и страшное сокровище. Дия ночью провела их обходным путем через пустыню. К рассвету все трое оказались в древнем, еще при фараонах выбитом в сплошном камне подвале — если его вообще можно было так назвать — или в преддверии какого-то подземелья. Присутствовали еще несколько арабов, но они держались в тени, посадив гостей под свет мерцающих ламп. Пахло прогорклым и горелым маслом.
— Вот так накинутся, и свяжут, — мрачно предсказал Байсаков. — Не люблю я эти края. Чужим тут не рады.
— Раз уж мы здесь, давайте-ка верить хозяевам, — одернул его Александр. — А иначе не стоило и приходить.
— И правда: что ты ноешь раньше времени, Ваня? — не удержался от подначки Гаевский, который и сам сильно нервничал. — В любом случае Саше надо выяснить, что происходит с Бочетти, и тут мы его не остановим.
— Помолчи! — попросил Остужев.