Разные люди давали ему такие оценки: «глашатай реакции», «духовный вождь старой монархической России эпохи упадка», «реакционер, яростный поборник самодержавия, вдохновитель самой черной дворянско-крепостнической реакции 1880–90-х гг., вождь воинствующего мракобесия и черносотенства, злейший и активнейший враг не только социализма, но и буржуазной демократии». Философ Николай Александрович Бердяев говорил о Победоносцеве так: «Он был нигилистом в отношении к человеку и миру, он абсолютно не верил в человека, считал человеческую природу безнадежно дурной и ничтожной. „Человек измельчал, характер выветрился. Гляжу вокруг себя, и не вижу на ком взгляд остановить“. У него выработалось презрительное и унизительное отношение к человеческой жизни, к жизни мира. Это отношение распространялось у него и на епископов, с которыми он имел дело, как обер-прокурор Св. Синода. <…> Из своего неверия в человека, из своего нигилистического отношения к миру Победоносцев сделал крайне реакционные выводы. Победоносцев верил в Бога, но эту свою веру в Бога не мог перенести на свое отношение к человеку и миру. <…> Он не любил „дальнего“, человечества, гуманность, прогресс, свободу, равенство и пр.».
Влияние Победоносцева на политику страны было огромно еще и потому, что он был учителем правоведения будущих императоров Александра III и Николая II (1868–1918). С ним вынуждены были считаться все. И Победоносцев в полной мере пользовался своим положением, манипулировал императорами, выстраивал ручную модель управления страной, создавал образ России как последнего оплота духовности в мире, окруженного со всех сторон врагами и подрывателями устоев. Победоносцеву приписывается фраза, сказанная в начале 1900-х Николаю II: «Я сознаю, что продление существующего строя зависит от возможности поддерживать страну в замороженном состоянии. Малейшее теплое дуновение весны, и все рухнет». Хоть и сильно морозил, но рухнуло.
Письма Победоносцева к Александру III многое говорят об отправителе[182].
Ваше Императорское Величество. Простите ради Бога, что так часто тревожу Вас и беспокою.
Сегодня пущена в ход мысль, которая приводит меня в ужас. Люди так развратились в мыслях, что иные считают возможным избавление осужденных преступников от смертной казни. Уже распространяется между русскими людьми страх, что могут представить Вашему Величеству извращенные мысли и убедить Вас к помилованию преступников. Слух этот дошел до старика гр. Строгонова, который приехал ко мне сегодня в волнении.
Может ли это случиться? Нет, нет, и тысячу раз нет — этого быть не может, чтобы Вы перед лицом всего народа русского, в такую минуту простили убийц отца Вашего, русского Государя, за кровь которого вся земля (кроме немногих, ослабевших умом и сердцем) требует мщения и громко ропщет, что оно замедляется.
Если бы это могло случиться, верьте мне, Государь, это будет принято за грех великий, и поколеблет сердца всех Ваших подданных. Я русский человек, живу посреди русских и знаю, что чувствует народ и чего требует. В эту минуту все жаждут возмездия. Тот из этих злодеев, кто избежит смерти, будет тотчас же строить новые ковы. Ради Бога, Ваше Величество, — да не проникнет в сердце Вам голос лести и мечтательности[183].
Вашего Императорского Величества
верноподданный
Константин Победоносцев
Снова осмеливаюсь явиться просителем к Вашему Императорскому Величеству — выпрашивать пособие доброму делу.
Вы изволите припомнить, как несколько лет тому назад я докладывал Вам о Сергее Рачинском, почтенном человеке, который, оставив профессорство в Московском университете, уехал на житье в свое имение, в самой отдаленной лесной глуши Бельского уезда Смоленской губернии, живет там безвыездно вот уже более 14 лет, работая с утра до ночи для пользы народной. Он вдохнул совсем новую жизнь в целое поколение крестьян, сидевших во тьме кромешной, стал поистине благодетелем целой местности, основал и ведет, с помощью 4 священников, 5 народных школ, которые представляют теперь образец для всей земли. Это человек замечательный. Все, что у него есть, и все средства своего имения он отдает до копейки на это дело, ограничив свои потребности до последней степени. Между тем дело разрастается у него под руками, и он уже вынужден сокращать его за недостатком средств.
Кроме школ он устроил у себя специальную больницу для сифилиса, который, как известно, составляет у нас в иных местностях язву населения по деревням, передаваясь наследственно от одного поколения другому. Эта больница чрезвычайно полезна; но, к сожалению, и она должна закрыться.