Напасть

-Хвала тебе, эмир. Ты оказал великую услугу и помог достичь победоносного перелома! За пленение Гирея - благодарю. Но теперь... может ослабнуть кольцо осады у стен Шемахи. Немедленно туда!

-Слушаюсь и повинуюсь! Имею честь служить шахиншаху! Сердцем и мечом!

И вскоре отряд эмира запылил на ахсуинском перевале.

Войска занялись трофеями...

Шахбану всмотрелась в плененного Адиля Гирея.

"Молод... пригож... Такая же участь могла постичь моего сына... Благодарение тебе, Всевышний..."

Пленный, истекая кровью, побелел лицом. Шахбану поймала себя на том, что взгляд ее задержался на прекрасном лице... И это было нечто большее, чем любопытство и жалость к молодому воину... Мысль об этом испугала, ужаснула шахбану. Ее ожег стыд, как если бы она позволила себе нечто грешное и кощунственное.

Она окликнула явера и, стараясь не глядеть на него и на сына, вымолвила:

-Где главный лекарь Мирза Садраддин?

-Врачует со своими людьми раненых...

-Скажи ему - пусть окажут необходимую помощь шахзаде Адилю Гирею. Шахзаде заслуживает подобающего обращения...

-Наш долг - повиноваться, мой эмир.

Явер кинулся за лекарем.

Шахбану, направляясь к шатру, подумала: "для одних я - эмир, для других - "слабый пол"...

Ей стало смешно.

Она могла позволить себе расслабиться: победа!

Приобняв за плечо сына, вошла в шатер.

Слава Аллаху, сын вышел из смертной битвы целый невредимый.

Так думала шахбану.

Но, похоже, именно в те лихие года беды и мытарства, пережитые Ширваном, сказались печальными строками баяты:

У татар нет доли мне,

Быть рабой в неволе мне,

Коль найдется друг-заступник,

Не поможет, что ли, мне...

Какая молодая девушка, познавшая унижение плена, выстонала, выплакала эти слова?.

"Сватовство"

Задолго до утреннего чая во дворец по вызову шахбану явилась мешшата1 и ждала, пока высочайшая особа окончит завтрак, сделает затяжку-другую из украшенного цветочном узором кальяна и соблаговолит пригласить; горничные препроводят ее в покои - "шахиншин". Мешшата, все еще бодро перемещавшая дородное тело на исправных ногах, исходила дворцовые комнаты вдоль и поперек еще до вселения Хейраниса-бейим. Ее часто приглашали оказывать деликатные услуги именитым особам - новоявленным невестам, родственницам шаха, женам эмиров.

Когда придворная "косметичка" вступила в покои, шахбану уже покурила из кальяна.

На подносе, поданным горничной, в фарфоровых, золотых, серебряных чашечках, склянках были необходимые косметические припасы - румяна, пудра, сюрьма, хна, басма... Красные шелковые ленты - для перевязки после окрашивания хной. Вся эта премудрость была накрыта тонкой кисеей.

Мешшата вошла склонив голову, опустилась на пол и, ползая на коленях, приблизилась к шахбану, восседавшей на топчане. Взялась за подол ее юбки, отороченной золотым узорчатым шитьём и приложилась губами.

-Доброе утро, краса очей моих.

-Утро доброе, мешшата...

Она ни разу не назвала мешшату по имени, и не знала. (Да и мы, читатель мой, не знаем. Ведь кто такая мешшата, чтоб шахбану обременяла свою память ее ничтожным именем, и нам неоткуда узнать...) Между тем, вся придворная свита и челядь должна была знать прозвища, которыми шахбану "нарекла" окружающих - от нукеров до эмиров...

Не приведи Аллах, если шахбану призовет к себе человека, а служанка, не сообразив, кого она имеет в виду, замешкается. Мешшата - это еще понятно, по ремеслу своему и обозначается. Но сели шахбану изволила сказать, положим, "Джуджа", "Хыр-хыр", "Левере", Чалагай"1 - поди разберись, кого она подразумевает...

Мешшата приступила к делу. Достав нитки (для выщипывания волосков с кожи лица), особым образом перетянула их между пальцами. Шахбану вынула из рта мундштук кальяна и бросила на поднос.

-Сегодня лицо мне ощипывать не надо. От частого ощипывания, говорят, кожа сохнет, морщится. Ты займись бровями, где надо, убавь, где прибавь... А после примёшься за румяна и пудру...

Косметичка усекла, что госпожа в хорошем расположении духа и решила поёрничать.

-О, радость моя! Убавить-то я могу, а вот прибавить - откуда мне взять, перейму печали твои...

-Найдешь, ты шустрая... Даром, что такая толстая... Почеши бок, а то сглазить могу...

Шахбану рассмеялась, косметичка подхихикнула и, доставая щипчики для бровей, сказала:

-Сглазь, милая, сглазь, мне только впрок пойдет...

Взяла с подноса фартучек, раскрыла и накинула на плечи шахбану, прикрыв и шею. Вновь чмокнула руку госпожи.

От косметички исходил пряный запах гвоздики и кардамона, которые она предусмотрительно пожевала с утра пораньше.

Приняв сосредоточенный вид, сжав губы, приблизилась к лицу шахбану, кончиками пальцев стала разглаживать ее брови. Затем, ухватив щипчиками, выдернула одну-другую лишнюю волосинку.

-Не больно ли, паду у ног твоих?

-Больно. От щипчиков. С тебя какой же спрос.

-Перейму боль твою.

-Что-то ты распелась. Соловьем заливаешься. Как перед суженым...

-Какой еще суженый! Ты достойна самых ласковых речей, паду я ради тебя вместе с отцом и матерью моей!

-Но твои родители давно на том свете...

-Что с того? Да будут принесены тебе в жертву вся родня моя, весь род и племя мое... весь Иран...