Упоителен бал,И тонки отражения-свечи.Гасит их,Словно мягкою лапкою, вечер.И движенья легки,И холодной рукиНе оставь меня, прикосновенье!Я в безумии лёгком рождаюсь, и это рожденьеНе последнее в жизни моей…И не первое — так суждено.Но бездонных морейЧернота в твоём обликеБьётся,И солнцаНе надо, о нём не жалей!Я устала от спешки,Кого похищают теперь?Неужели нельзяНа мгновенье прикрыть эту дверь?В мире вечна беда,Прокоптилась слюдаДней былых, но и ныне не легче.Нет, постой отвечать, я не верю ни в чьи больше речи!Видно годы проходят не зря,Постепенно даруя умом.Но всё так же душаЗадыхается, чувствуяСмерти.На светеВсё кончится сном.Мне бы выбратьПослаще, в забытии нежном, но рокМой ведёт меняМимо покоя. И нежно касается ногОстрие алебард,И молчанием картТолько больше пугает. ЗабвеньеМне покажется раем однажды, но только успеньеДарит этим блаженством.А миг впереди иль годаПотеряло значение. ЖестомУказали мне место.И горькоОсколкомСнежинки застыла слеза.Повстречаю друзейИ должна проклинать их за верность.С каждым шагомВсё больше я чувствую мерзость…Только волчий оскал,Только злости накалМною править обязан, пожалуй.Но лишиться последнего, искры неяркой и малой?..Ах, оставь меня, прочь,Я, в твоих утопая руках, —Нерадивая дочьПровиденья.И слабостьПодкралась,Не ведая жалости. СтрахМной владеет,И тают дыханием свечи.Будь же проклят и ты,И прекраснейший вечер!Но проклятия что?Не изменят всего,Совершённого, пусть же сегодняЯ пойду против всех, даже против тебя, но негодноОтдавать невиновныхНа верную злейшую долю!Ты жесток, и, жестокостью полный,Накажи, хочешь — бей,Не заставитьОставитьМеня эту глупую мысль, зовущую совесть на волю.Я готова. Ну, что же ты? Что же? Скорей!«Прерванный бал»
Садовников АлександрК людям искусства во всём мире до сих пор сохраняется двоякое отношение. Разумеется, ими все восхищаются, когда, одетые в концертные наряды или сценические платья, они выступают на сцене: в зале погас свет, и видны только фигуры исполнителей. Они — боги, одарившие мир своим вниманием. Их имена у всех на устах, им дарят цветы и, кажется, готовы носить на руках. Но вот представление заканчивается, божества снимают котурны и спускаются со сцены. Быть бы им теперь обычными людьми, как вы и я, но нет. Публичность этой профессии, многоликость актёров и их склонность со сцены объясняться в любви совершенно разным (подчас недостойным!) объектам сделала из актёров, певцов и музыкантов самых настоящих отщепенцев. Так обстоят дела в Острихе, и, до сравнительно недавнего времени, так было и в Дейстрии. Сейчас, однако, времена всё же меняются, и дети знатных семей в обеих странах (и, полагаю, не только в них) могут без помех играть на рояле, петь чувствительные арии или играть в домашнем театре без того, чтобы получить ворох упрёков от старых тётушек и консервативных отцов семейства. А уж живописью (хотя речь, собственно, не о ней) и вовсе занимается каждая третья знатная барышня.