Напарница

«Спокойно, Ами, — напомнил о себе напарник, — он всего лишь пытается вывести тебя из себя».

— Вам плохо, сударыня? — почти искренне заволновался информатор, когда я сжала руками виски: мысленный голос вампира по-прежнему причинял сильную боль. Я покачала головой.

— Благодарю вас, сударь, я чувствую себя прекрасно. Однако чем скорее мы перейдём к делу, тем будет лучше для нас обоих.

— Но вы не ответили на моё предложение, — вкрадчиво напомнил остриец. — В конце концов, зачем молодой женщине забивать головку государственными делами, когда она создана совсем для другого?..

Я выпрямилась в своём кресле так резко, как будто меня ударили в спину.

— Сударь, — холодно проговорила я. — Позвольте мне самой судить, для чего я создана. И — если вас не интересует сделка, я, с вашего разрешения, откланяюсь. Моё время дорого, в отличие от вашего.

— О, я заметил, — протянул информатор, но больше спорить не стал. Он отодвинул кресло так, чтобы его лицо оставалось в тени, и снял шляпу, а после стащил через голову тонкую цепочку. Волосы, до того скрытые головным убором, у этого дворянина были такими же светлыми, как и у того, который дрался на площади Трёх свечей прошлой ночью. Он надел шляпу и подвинулся на прежнее место. Я, в свою очередь, отстегнула точно такую же цепочку со своей шеи и, примерившись, кинула информатору вместе с висящем на цепочке крестиком. Он ловко поймал крестик и, повернув к себе обратной стороной, провёл пальцев по выцарапанной на серебре надписи:

— Любовь, — насмешливо прочитал он, растягивая гласные, и выжидательно посмотрел на меня.

— До смерти, — медленно ответила я. Дворянин кинул свой крестик так, что он упал мне на подол. Я подняла распятье, перевернула его обратной стороной и тоже провела пальцем по надписи.

— Верность, — как можно быстрее прочитала я.

— Навсегда, — буркнул информатор, после чего снова отодвинулся в тень, чтобы снять шляпу и надеть мой крестик на место своего, как сделала и я со своим «подарком».

Эта сцена, нелепая на взгляд дейстрийца, более или менее приемлемо смотрелась в Острихе, где было принято обмениваться личными крестами между друзьями, родственниками или возлюбленными и даже выцарапывать на священных символах первые слова пафосных девизов. Однако нам с информатором — во всяком случае, мне, — сентиментальность была чужда, и нелепый обмен крестами служил своеобразным паролем, выполняя одновременно несколько назначений. Во-первых, таким образом мы оба могли убедиться, что не беседуем с представителем не-мёртвых: принеся с собой серебро и проследив, как его берёт в руки собеседник можно, по крайней мере, чувствовать себя застрахованным от подделки. На этой стороне дела настоял информатор ещё в то время, когда нас с напарником не было в Острихе, а он вёл осторожную переписку с бюро, соглашаясь передавать документы только лично в руки под гарантию, что их не будут провозить через границу, где все письма просматриваются таможенниками и, что самое печальное, даже тайными агентами контрабандистов. Что касается меня, то гораздо более важным казалось подтверждение, что это, скорее всего, тот самый человек, с которым через тайную переписку (письма оставлялись в тайниках, а позже забирались оттуда) обсуждался пароль. Можно украсть крест, прочесть на нём надпись, можно даже додумать девиз, но важным здесь было всё — и тон, и скорость произношения, и паузы. Напарник заверял, что тайник не был раскрыт ни городскими стрелками, ни кровниками, ни агентами контрабандистов, одним словом, никем, а, следовательно, некому было и узнать пароль. С другой стороны, всё было совершенно невинно — подарок, знак доверия, и не более. Смущало, правда, почему всё-таки информатор отказывался от передачи сведений письменно через те же тайники, но мало ли что он мог себе надумать? Начиная от ловкой провокации со стороны острийских коллег и заканчивая страхом попасться «на месте преступления» с компрометирующими документами. С третьей стороны — а разве сейчас он не рискует? А я? С четвёртой, возможно, это-то и заставляло информатора протестовать против ведения дел с женщиной?.. С пятой…

Но придумать пятую сторону я не успела: дворянин взял со стола отложенное было яблоко и с хрустом его надкусил.

— Теперь я понимаю, кто придумал этот пароль, — произнёс он, едва ли прожевав откушенный кусок. — Женщины тянутся к романтике, красивым фразам, громким обещаниям — не так ли, сударыня?

— Позвольте вас заверить, что вы ошибаетесь, сударь, — возразила я. — И, прошу вас, постарайтесь воздержаться от нападок на мой пол! Уже поздно, и мне бы хотелось…

— Знаю, знаю, — перебил меня дворянин. — Оказаться у себя дома в постели. Что ж, поскольку мою постель вы отвергли…

Он откинулся в кресле и безо всякого вступления выпалил:

— Крупная партия контрабанды.

— Сколько? — в тон ему спросила я.

— Пятьсот.

Я присвистнула, как это всегда делал мой напарник, когда чему-то удивлялся. У информатора оказалась губа не дура…

— Марок, сударь?

— Зачем же так, сударыня? — мягко укорил меня дворянин. — Талеров, разумеется.