Нансен

Пятого апреля встретился еще более тяжелый лед. Тем не менее Нансен продолжает попытки продвинуться через торосы, полыньи и бесконечные бугры, образованные сжатиями.

В этот день путешественники прошли пятнадцать километров, беспрерывно поднимая нарты у каждого бугра, что могло доконать и богатырей. "Мы совершенно измучились", — пишет Нансен в дневнике.

Следующие два дня окончательно лишили надежды на улучшение пути. Торос громоздился за торосом, бугор за бугром, идти приходилось по голым ледяным глыбам, поминутно переволакивая нарты через препятствия.

В понедельник восьмого апреля Нансен пошел на лыжах разведать путь к северу, но никакой возможности продвинуться хоть сколько-нибудь вперед не обнаружил. С самого высокого тороса, насколько хватает глаз, виднелись все те же ледяные нагромождения. До самого горизонта тянулся бесконечный, покрытый снегом каменный хаос.

Продолжать поход не имело больше никакого смысла.

Нансен сделал последнее меридиональное наблюдение. Вычисления дали цифры: 86°13'36'' северной широты, 95° долготы.

То была самая северная точка, которую когда-либо достигал человек!

ОБРАТНО!

Когда к берегам норвежский викинг вновь пристанет?

Бьёрнстьерне Бьёрнсон

Свой исторический подвиг Нансен и Иохаисен ознаменовали торжественным пиршеством: хлебом с маслом, кусочком шоколада и горячей водой с творожным порошком. Затем они забрались в спальный мешок и позволили себе отдых "а час больше, чем обычно.

Во вторник 9 апреля 1895 года начался обратный поход к югу. Арктика, будто издеваясь, в тот день сменила гнев на милость. Ветер утих, и путь, стал гораздо лучше. Даже торосы и полыньи исчезали, уступая место ровным заснеженным полям.

Груз в нартах заметно облегчился, и тащить их стало легче. Собаки бежали резво. Не мудрено, что в один из таких переходов удалось осилить целых двадцать два километра. Редкостное достижение!

Все предвещало удачу. И вдруг случилась беда.

Да, то, что обычно является малозначащим пустяком, в условиях полярной пустыни стало сущей бедой: у путешественников остановились часы. Их забыли завести… Что было причиной — усталость? Или рассеянность, вызванная той же усталостью? Безразлично. Так или иначе, возможность точно определять свое местонахождение, была утеряна.

Чтобы, хоть приблизительно найти гринвичское время, теперь оставалось лишь одно средство: определить магнитное склонение и затем наудачу оценить расстояние, пройденное от того места, где экспедиция повернула назад и где в последний раз Нансен определял долготу.

Была, правда, и другая, более простая возможность: рассчитать гринвичское время по наблюдениям лунных расстояний. Однако, когда Нансен собрался сделать так, оказалось, что необходимые для расчетов таблицы забыты на "Фраме".

Ничего не оставалось, как прибегнуть к первому — более сложному способу. Пасхальное воскресенье четырнадцатого апреля прошло в этом занятии. Нансен забрался в спальный мешок, чтобы произвести там математические расчеты. Мешок был промерзший, одежда оледенелая, ее, как обычно, приходилось согревать своим телом. Одеревеневшими от холода пальцами перелистывал он логарифмические таблицы и решал на бумаге задачи со многими неизвестными. Только к концу дня закончилась эта работа. Все же Нансен был очень доволен: ему удалось более или менее точно исчислить время, и он поставил часы.

В тот же вечер путешественники отправились дальше на юг.

…Изо дня в день, из недели в неделю продолжалось одно и то же — борьба со льдами, вставшими дыбом. Собаки падали от изнурения. А усталые люди все шли и шли, мечтая о той минуте, когда ноги, наконец, коснутся твердой земли и глаза отдохнут на ее темном фоне от слепящей белизны снега.

Кончился апрель, настал май, а земли все еще не было. Нансен начал приходить в отчаяние. Четвертого мая он делает такую запись: "Нашим испытаниям, кажется, не будет конца. Чего бы я ни дал сейчас за то, чтобы ощутить под ногами твердую землю, иметь перед собой надежный путь, по которому можно было бы делать приличные дневные переходы, и освободиться от этих вечных опасений и сомнений, связанных с полыньями. Никто не знает, сколько еще затруднений могут они причинить и сколько разочарований придется нам перенести, прежде чем мы доберемся до суши. А тем временем число собак все убывает. Они делают свое дело, бедняги, насколько у них хватает сил, это верно; но что толку? Я так устал, что шатаюсь, идя на лыжах; упав, так бы, кажется, и остался лежать, не пытаясь встать".

Через неделю после этой печальной записи в упряжке Нансена осталось только три собаки. Верные своему долгу, они плелись вперед в изнеможении, падали и снова влачили свой непосильный груз.

Собак осталось так мало, что путешественники выбросили одни нарты.