Нам не дано предугадать. Созидающий башню: книга IV

— Я справлюсь, можешь не сомневаться, — Кира поправила лямку сумки и решительно взялась за пульт. — Лучше отойди подальше, а то малышке может не понравиться дядя, который мешает её бабушке.

— Я не прощу себе, если с тобой что-то случится, — пробормотал Тарс, но действительно отошёл, как бы уступая грубой силе. Впрочем, на самом деле в тот момент он испытывал вовсе не раздражение, а прямо-таки неимоверное облегчение от того, что сей неподъёмный груз сняли с его плеч.

— Так всем будет лучше, — Кира, разумеется, заметила его реакцию и снисходительно усмехнулась. — Ты ещё будешь учить мою внучку своим премудростям, когда она начнёт соображать и сделается безопасной для окружающих.

Защитный купол растаял, а следом за ним растаяла фигура Киры с ребёнком на руках. Тарс покачал головой и отправился каяться в своей оплошности коллеге. Несмотря на облом с изоляцией Разрушителя, на душе у него расцветали незабудки. Он и вправду не верил, что двум холостякам, никогда не имевшим дела с младенцами, удалось бы справиться с непосильной задачей приручения этой могучей стихии. Мысль о том, что рано или поздно им с Атан-кеем пришлось бы принять невообразимое для Творцов решение и уничтожить живое существо, отравляла его существование подобно медленно действующему яду.

Конечно, вынужденное согласие переложить ответственность за Разрушителя на хрупкие Кирины плечи как-то очень сильно отдавало малодушием, но в тот момент Тарс не чувствовал никакого разочарования или недовольства собой, только благодарность судьбе и смелой женщине, добровольно принявшей эту ответственность.

Глава 20

Это утро в Убежище выдалось особенно морозным. После вчерашнего снегопада воздух был насыщен влагой, и вдаривший на рассвете мороз превратил невидимые глазу капельки в такие же крошечные кристаллики льда, которые всё ещё продолжали оседать на всех доступных поверхностях в виде колючего инея. Касаясь незащищённых участков кожи, эта белая мошкара жалила не слабее настоящей. Не удивительно, что большинство учеников Школы предпочло воздержаться от прогулок, отложив приём солнечных ванн на вторую половину дня, а вот Кристину с Джаретом мороз не испугал, правда, по разным причинам.

В последнее время Кристина вообще не замечала холода, потому что тот холод, что поселился в её сердце со смертью Риса, был гораздо хуже обычной зимней стужи. А в сердце Джарета, напротив, расцвела весна, и сему буйному цветению, захватившему в плен сознание бессмертного, были не страшны никакие морозы. Так или иначе, парочка отправилась на прогулку. Пройдя по подвесному мостику через ущелье, они побрели по тропинке к открытой всем ветрам полянке в самом дальнем конце прогулочной зоны Убежища.

Это место, словно парящее над пропастью, идеально вписалось в суровый скалистый антураж в качестве площадки для погребальных ритуалов. Не исключено, что Антон, который, собственно, и сварганил всю прогулочную зону, специально выделил кусочек ровной поверхности, чтобы обитатели Убежища имели возможность хоронить тут своих близких. Площадка была достаточно просторной, чтобы вместить всех желающих проститься с покойным, и в то же время стена могучих елей, окаймлявших открытое пространство по периметру, создавала интимную атмосферу.

Нужно отметить, что кладбище Убежища не страдало перенаселением. Помимо Риса, лишь ещё двое человек удостоились чести обзавестись здесь надгробьями, причём один из них — сразу двумя. На двух постаментах было выбито одно и то же явно мужское имя — Вертер, а вот гендерная принадлежность обладателя третьей могилы была непонятна. Имя Да́ли могло принадлежать как мужчине, так и женщине. Джарета, естественно, заинтересовало, каким образом один человек умудрился быть дважды похороненным на кладбище Убежища, но он постеснялся спросить у Творцов. Кристина могла бы с лёгкостью удовлетворить его любопытство, поскольку в сопливом детстве она частенько тусила вместе с дочкой Вертера Дали в мире Дачи, но она даже не взглянула на их могилы.

С некоторых пор мир Кристины сжался до крохотного замкнутого объёма, словно кто-то проткнул воздушный шарик иголкой, и тот превратился в жалкую скукоженную тряпочку. Кататонический ступор накрыл бедняжку ещё до похорон Риса, она даже не вздрогнула, когда пламя погребального костра, уносящего к небесам прах умершего, рвануло ввысь. Теперь всё, что не касалось смерти мужа, стало Кристине безразлично, как бы выпало за границы её маленького мирка, полного боли и ожесточения. Никакие другие чувства, например, раскаяние не могли проникнуть в сознание погружённой в собственные фрустрации женщины. Для Кристины существовала только одна могила, около которой она и проводила свои дни.