— Конечно, — закончил Юлий Осипович, вставая со стула, — поскольку императивные мандаты у нас отменены, на съезде у каждого будет право отстаивать свою точку зрения. Все-таки, что ни говори, — вдруг опять перешел он на шутливый тон, — а в Запорожской Сечи людям жилось не худо! Пей, гуляй, веселись! А позовут в поход, пойдут и лягут костьми.
— Э, нет! — вскочил Стопани. — Пошел двадцатый век, и в наш век Запорожская Сечь — это уже устаревшая романтика. Не должно быть удельных князьков в партии. Она слишком серьезный инструмент. Нам революцию делать!
— Правильно, — одобрил Владимир Ильич и тоже встал. — Ну, спасибо, товарищи!
Долго после ухода гостей в окне мансардной комнаты горел свет. Не спал Владимир Ильич, не спала Надежда Константиновна. Они обсуждали положение. Дело шло к стычкам куда более значительным, чем потасовки в «Ландольте». Закипали страсти, и все явственнее намечались два противоборствующих направления: за партию и против нее, но далеко не все в ту теплую июньскую ночь 1903 года это понимали.
Приезд каждого делегата колебал чашу весов то в одну, то в другую сторону. Мало-помалу определилось — искровцев явное большинство. Всего на съезде ожидалось около пятидесяти человек.
…Прошел июнь, а съезд все не начинался. Ждали еще не прибывших делегатов. Тем временем Землячка и Гусев — делегат от Донского комитета, один из руководителей недавно произошедшей в Ростове крупной рабочей стачки, договорились с бельгийскими социалистами об их содействии в проведении съезда. Помогал живущий в Брюсселе социал-демократ Кольцов, тоже делегат предстоящего съезда.
Когда Гусев вернулся в Женеву с извещением, что все удалось сделать, шел июль. Тем временем в залах «Ландольта» с нарастающей страстью велись словесные схватки.
В некоторых других помещениях Женевы устраивались для делегатов лекции и собеседования, которые Владимир Ильич не разрешал себе пропускать. Он часто сам читал лекции, а на собеседованиях не уставал разъяснять линию «Искры».
Ради конспирации съехавшихся делегатов разместили по разным уголкам Женевы и пригородным деревушкам. Но что сделаешь с народом — сколько ни толкуй об осторожности, тянутся друг к другу, собираются, образуют свои маленькие центры. Один такой своеобразный центр образовался в Милье, близ Женевы. А на улице Плен-Пале в известном среди русских политических эмигрантов пансионе мадам Моргар был другой маленький центр. Здесь жили Бауман с приехавшей к нему из России женой, Литвинов — заведующий экспедицией «Искры», Дейч, Воровский, Бонч-Бруевич и другие социал-демократы.
И продолжались без конца беседы и споры на квартирах у Плеханова, Аксельрода, Засулич, Мартова, Дейча, Потресова. И по-прежнему не затихали оживленные голоса в большой кухне дома № 10 на Сешероне и на скамейках тамошнего парка.
Мартов мог быть доволен. То, что происходило сейчас в Женеве, действительно напоминало Запорожскую Сечь. Группы, группы, группы. Юлий Осипович и был доволен. Но когда Владимир Ильич при встречах говорил ему:
— Ну что, «пируем»? Справляем «бал»?
Юлий Осипович отрицал, смеялся:
— Я ведь тоже за партию, Владимир Ильич!
— За какую партию? Пора задуматься!
На съезде предстояло все охватить «единой связью», Владимир Ильич так и говорил. Звеньями единой связи он называл программу, устав и сам съезд.
— Ну, начинаю переправлять делегатов в Брюссель, — сказал Дейч Владимиру Ильичу в один из жарких дней середины июля. — Даю команду. Благословите!
— Благословляю, — улыбнулся Владимир Ильич. — В добрый час, начинайте!
Вечером зашел Бауман. Ему поручено сопровождать в Брюссель группу делегатов, не владеющих иностранными языками.
Он сидел на кухне, пил чай с Владимиром Ильичем и рассуждал о составе делегатов. Бог ты мой, кого только среди них нет! Владимир Ильич молча прихлебывал из своей чашки.
— Удивительное дело! — говорил Бауман. — В России и у нас тут за границей масса отличнейших партийцев, а на съезде мы будем иметь дело с некоторыми лицами совсем не нашего круга. Случай — великая вещь в истории. Его величество случай!
Николай Эрнестович в веселом недоумении разводил руками: ну, в самом деле, зачем будут на съезде целых пять бундовцев? Или взять такой факт: в Питере могучий пролетариат, много видных социал-демократов, а вторым делегатом от Питера оказалась сестра «экономиста» Махновца! Ведь и он, ее брат, избран. А рабочих среди делегатов мало! Парадоксы истории!
— Да, маловато, — соглашался Владимир Ильич. — Кроме Шотмана, еще трое. И все.
После чая Надежда Константиновна позвала Владимира Ильича на прогулку. Вечер воскресный, надо и отдохнуть, сил набраться перед съездом. Завтра-послезавтра уезжать.
Пошел с ними и Бауман.