Наложница визиря

Она попыталась открыть латунный замок большого, обтянутого кожей сундука. Он трудно отпирался, но в конце концов замок скрипнул и открылся. Звук эхом отдался от высоких побеленных стен, напоминая выстрел из ружья. Майя тем временем выложила на коврик немногочисленные пожитки из холщового мешка, который принесла с собой. Люсинда сравнила их с множеством предметов одежды и белья у себя в сундуке.

— Я тебе завидую, Майя, — тихо сказала она.

— Правда? — так же тихо ответила Майя, не поднимая головы. Она достала две грубо сделанные деревянные коробочки из своего мешка.

— Что это?

Майя молча спрятала их под стеганое одеяло.

— Разве мы не подруги? — спросила Люсинда.

— Ты — дочь моего владельца, — все так же не поднимая головы, ответила Майя.

Люсинда вздрогнула.

— Нет, это не так!

— Ты это отрицаешь? Меня купил твой отец!

— Мой отец мертв! — выдохнула Люсинда. — Кто тебе это сказал?

Взгляд горящих глаз Майи объяснил ей все.

— Слиппер… — медленно произнесла Люсинда.

Майя пробормотала что-то себе под нос.

— Смотри, если хочешь, — сказала Майя и подтолкнула деревянные коробочки к Люсинде.

Внутри меньшей коробочки находился матерчатый мешочек. Из него высыпалась золотая сеточка, украшенная бусинами. Люсинда подняла ее кверху, растягивая в руках.

— Это головной убор?

Майя кивнула.

— Какой красивый! По какой тяжелый!

Бусинки засверкали в свете лампы. Некоторые оказались прозрачными и стеклянными, другие — белыми.

— Человек, который отдал ее мне, сказал, что она принадлежала моей матери.

— Понятно, — сказала Люсинда и осторожно убрала ее назад. — А это что? — спросила Люсинда, открывая длинную коробочку.

— Тот человек сказал, что это принадлежало моему отцу. По кто знает? В любом случае мне хочется так думать.

Подняв деревянную крышку, Люсинда увидела сломанный меч.

— Это меч фарангов.

— Я думаю, мой отец мог быть фарангом. Я помню очень мало, но помню мужчину, который поднимал меня над головой. У него было бледное лицо и светлые глаза. И белая рубашка с кружевными гофрированными манжетами и воротником. Только фаранги носят такие рубашки.

— А твоя мать тоже относилась к фарангам?

По щеке Майи скатилась слеза, оставив блестящую дорожку.

— Я помню холодную ночь и то, как какая-то женщина тянула меня в лес. Я не очень хорошо помню эту женщину, но она не была фарангом. На ней было сари, пропитанное кровью. Я помню, что она заснула, и я никак не могла ее разбудить. Я затолкала листья в рану под грудью. Когда кровь прекратила течь, я подумала, что вылечила ее. Но потом она стала холодной.

— Бедняжка! Сколько тебе было лет?

Майя говорила ровным голосом, но по ее щекам текли слезы.

— Может, два? Три? Я оставила ее там, в ночи, на голой земле. Я набросала на нее листьев, как одеяло. Она была такая красивая и такая неподвижная, — из груди девушки вырвалось рыдание. — Я бросила ее, — она захлебнулась слезами.

— Ты была ребенком!

Но Майя закрыла лицо руками, и Люсинда сидела неподвижно. Затем ее привлек блеск золота в коробке с мечом. Люсинда достала золотой риал, грубо распиленный на две части.

— Что это? — спросила она.

Но Майя не услышала ее из-за рыданий. Люсинда положила распиленный риал назад, не сказав больше ни слова.

* * *

Слон оказался слишком большим для конюшни дхармсалы и поэтому стоял рядом с одним из гостевых домиков, освещенный пламенем небольшого костра. Искры плясали, взлетая в освещенное звездами небо, словно жуки-светляки.

Несмотря на охрану дхармсалы, Патан поставил своих людей на ключевых постах территории, потом отправился к костру. Вскоре подошли Да Гама и Джеральдо. Да Гама принес несколько чепраков из конюшни и вместе с другими устроился на них. Исключение составлял погонщик, который сидел на корточках и прижимал руки к губам, словно дышал на них, согревая; время от времени он подбрасывал в огонь прутики босыми ногами, ловкими, как у обезьяны. Каждый раз, когда он это делал, Джеральдо пораженно хлопал глазами.

Лица мужчин, освещенные снизу, выглядели неестественно. Говорили мало. Вместо этого они устало и зачарованно наблюдали за языками пламени.

Наконец к кругу присоединился Слиппер; он тяжело дышал, словно после бега. Фаранги подвинулись, чтобы дать ему место, но Патан и погонщик не пошевелились. Слиппер несколько раз крякнул, несколько раз вздохнул, наконец сел, скрестив толстые ноги. Он протянул пухлые руки к огню и стал энергично тереть одну о другую.

— Так, так! — моргнул он. — Какой приятный вечер!

Если бы не было Слиппера, то остальные могли бы весь вечер молча смотреть друг на друга, но высокий голос евнуха делал тишину невозможной. Он поворачивался от одного человека к другому со счастливым выражением лица, задавал вежливые вопросы и кивал с открытым ртом, словно удивлялся ответам. Когда кто-то делал какое-то замечание, Слиппер смотрел на остальных, давая всем возможность ответить, словно аукционист, предлагающий делать ставки. Когда высказывались все, он легко и счастливо вздыхал.

Вскоре Джеральдо начал рассказывать о проститутках Макао.