Наложница визиря

Наконец Джеральдо поднял голову, и на его красивых губах мелькнула улыбка.

— Теперь я все понимаю, — сказал он. — Ты играла со мной. Ты планировала это с самого начала, не правда ли? Ты собиралась использовать наши удовольствия в своих целях.

— Разве ты не делал то же самое?

Джеральдо фыркнул:

— Скажи им сама. Я ничего говорить не собираюсь.

Он вернулся к своему мечу.

— Но ты должен им сказать. Они мне не поверят.

— Ты права. Они тебе не поверят. А без моего подтверждения получится, будто ничего не произошло. О, не притворяйся такой невинной. Ты получила то, что заслужила.

— Альдо, прошу тебя!

— Побереги слезы. Я уверен, что они у тебя появляются и исчезают, как только ты этого захочешь. В отличие от тебя, моя дорогая, я совсем не желаю болезненной смерти, — он улыбнулся, но не посмотрел на нее. — И вообще, какая разница? Может, мусульманин испытал бы отвращение, узнав, что я проникал в тебя, или даже индус. Но какое дело евнуху? Разве они не считаются даже ниже фарангов? Кроме того, я думаю, у них на тебя другие виды.

Майя похолодела.

— Какие?

— Та твоя коробка с мечом внутри. Откуда у профессиональной танцовщицы, девадаси, меч фарангов, который стоит целый лак? Невольно задумываешься. А еще есть тот мешочек, отсутствующий мешочек, который ты отдала Да Гаме. Интересно, что в нем хранится? Предполагаю, что и евнухи об этом задумываются. Об этих вещах, о том, что еще может тебе принадлежать. И о том, что еще ты можешь знать, — губы Альдо растянулись в улыбку, но глаза оставались холодными. — Выглядишь ты не очень хорошо. Хочешь подышать воздухом?

— Но у меня больше его нет… — прошептала она.

— Да, я знаю. Ты отдала его Да Гаме, дорогому надежному Да Гаме, всеобщему дяде, всеобщему другу, — Джеральдо фыркнул. — Будь осторожна, моя сладкая. Не доверяй кому попало. Разве никто никогда не предупреждал тебя об осторожности?

Не осознавая, что делает, Майя вылетела из комнаты Альдо. Она пробежала половину двора и только тогда остановилась, сжала голову руками и заплакала. Ей каким-то образом удалось добраться до женской половины. Там она ворвалась в комнату Люсинды, рухнула рядом с ней и разрыдалась. Люсинда обняла ее и спросила, что случилось, но Майя не ответила.

Она спала на ковре рядом с кроватью Люсинды. Ни одна из женщин не отдохнула… Они всю ночь ворочались, боясь возможных снов.

На следующее утро Майя помогла Люсинде зашнуровать новый корсет и надеть тяжелую, пышную юбку, которую прислал Викторио.

— Вот так одеваются бедные женщины, — пояснила ей Люсинда. — Они не могут позволить себе плотный шелк для юбок на обручах и китовый ус. Вместо этого они заполняют выемки кусочками тряпок.

— Но разница едва ли заметна, — солгала Майя.

Лицо Люсинды, как и лицо Майи, ничего не выражало. Ее голова была заполнена мыслями, но она ушла в себя, и поэтому мысли не отражались на лице.

Одевшись, Люсинда достала из маленького сундучка, стоявшего ярдом с кроватью, серебряную коробочку и открыла крышку.

— Хочешь? — спросила она Майю и протянула ей мышьяк.

— Откуда у тебя это? — поинтересовалась Майя. — И почему ты предлагаешь мне дравану?

Люсинда удивленно посмотрела на подругу.

— Это мышьяк, который используется для отбеливания и очищения кожи. А что такое дравана, сестра?

— Ты не знаешь? Это средство для страсти, чтобы совокупление приносило больше удовольствия. Твой кузен предлагал мне то же самое.

— Не может быть! — воскликнула Люсинда.

— Может. Выглядело то средство точно так же. И точно так же пахло, как чеснок. От него у меня только закружилась голова. Твой кузен сказал, что я мало приняла, но я не хотела больше.

У Люсинды округлились глаза.

— Ты правильно сделала. Это яд, про который я тебе говорила. От малого количества бледнеешь. А от слишком большого…

Лицо Майи стало серьезным.

— Дай мне немножко.

Люсинда протянула коробочку.

— Нужно совсем чуть-чуть, на язык.

— Нет! — у Майи загорелись глаза. — Дай мне, сколько обещала. Достаточно, чтобы убить.

Люсинда подумывала, не отказать ли ей. Не спросить ли, что собирается сделать Майя? По она уже и так знала, знала по горящим глазам Майи, неотрывно смотревшей на нее. Собственные мысли Люсинды тоже были мрачными. Иметь мышьяк — значит иметь власть, быть способной распоряжаться своей судьбой. Мышьяк давал свободу, хотя и самый трудный вид освобождения. И она обещала Майе, в конце концов.

— Принеси кусочек ткани, — наконец сказала Люсинда.

Майя нашла небольшой шелковый носовой платок, и Люсинда выложила на него половину мышьяка. Она осторожно вытерла пальцы краем носового платка, а потом завязала уголки и передала узелок Майе.

Тут Люсинда увидела, что у нее на пальце осталось несколько маленьких красных точек. Она протянула руку и коснулась кончиком пальца губ Майи, затем собственных.

— Теперь мы на самом деле сестры, — сказала она.

* * *