Налетчики

Его показали Кристине Поздняк, и она опознала его. После этого пришло и понимание того, что его песенка спета и ему лучше признаться. Но сдался он не сразу. Некоторое время еще размышлял, а потом все самые жуткие многочисленные «порубки» стал валить на своего подельника и главного убийцу Морозова. Мол, он сам, Котов, только с револьвером в руках пугал людей, входил в дом, вязал, а вот уже топором по голове — это Гришка, это он, мастак-каторжанин, выучился там убийству в Сибири. Гришка и гирю применил. Но только один раз. А так все обухом топора. Он же насиловал женщин, а потом сам убивал их. Неугомонный был мужик, его только и тянули к себе две вещи: женщины и вино.

Ему не мешали, пусть выговорится. Так узнали, что весь ворованный скарб продавали только он и Серафима. Действовали через знакомых, иногда просто выносили на рынок. Носильные вещи расходились быстро, а вот с ценностями выходила заминка, не было у крестьян особых денег. Полученные деньги делили на троих. Большую часть брал Василий, немного доставалось Серафиме, на безделушки да на одежду. А вот Гришке меньше всего. Ему только на вино и надо было. Ему что ни дай, все пропьет. Жалко деньги выбрасывать-то. Загульный оказался мужик.

На вопрос следователя о том, где нужно искать беспутного Григория, Котов отвечал односложно: не знаю, пьет, наверное, где-нибудь.

Но где? Может, в Курской губернии, а может, в Смоленской, а может, на родине, в Белгородской, кто его знает. И сотрудники уголовного розыска продолжали поиски Морозова. Шли дни, недели. Допрос продолжался, а о Морозове ни слуху ни духу. Как ветром сдуло.

И вот тут Котов, словно одумавшись, дал признательное показание. Нет Морозова больше в живых, сказал он. Порешил я его еще осенью. Уж больно пить много стал. Вот я и опасался, как бы он не проболтался. Тянуло его на люди, на разговоры, любил последнее время прихвастнуть. Вино ему язык развязывало.

Конфликты участились после убийства семьи Яковлевых. Добрались до первой деревни Сычевского уезда, остановились в доме Крылова, оставили кое-какие вещи, а сами подались в Гжатск. Продавать награбленное не рискнули, шум шел по деревням, могли и опознать. А тут еще другая беда: деньги кончались. И тогда все трое отправились в Подмосковье, поживиться на хуторах, благо пути-дорожки уже проторенные. Вышли в Апрелевке. Стоял теплый конец сентября, они устали, присели в лесочке отдохнуть. Стали гутарить, как и что. Тут, конечно, Гришка и показал свой строптивый характер. Заупрямился. Без бутылки, сказал, дальше не пойдет, выпить ему нужно дозарезу. Вот тогда Котов и решился. Хватит, толку от него никакого, а вреда принести может много. Он еще накануне Серафиме сказал, что хочет избавиться от Григория. Она согласилась. Так он, ни слова не говоря, вытащил револьвер и двумя выстрелами в упор убил своего подельника. Тот свалился замертво на землю. Там его и оставили, даже закапывать не стали, а сами отправились в Москву. Купили билеты до Чернигова и отправились в Нежин.

Показания Котова сыщики проверили, выехали вместе с ним в Апрелевку. Местные крестьяне подтвердили, что примерно месяц назад в лесочке был найден труп неизвестного мужчины. Его кто-то застрелил. Человек оказался неместный. Его здесь же и закопали. Ни милицию, ни власти не извещали. Так между собой потолковали и разошлись.

Место вскрыли и обнаружили останки мужчины со следами пулевого ранения. Котов опознал в нем Григория Морозова. Это был тот самый каторжанин Морозов, которого так долго искали по всей центральной части России.

На этом можно ставить точку. После завершения расследования уголовное дело по банде Котова было передано в Московский революционный трибунал. На скамье подсудимых вместе с главарем Василием Котовым, его сожительницей Серафимой Винокуровой и Иваном Крыловым оказались еще двое их соучастников — курские карманники, которые помогали сбывать краденое, делали наводку.

Приговор суда — расстрел Котова — в зале встретили с полным одобрением.

«ЧЕРНЫЙ ВОРОН» (1922)

О небольшой шайке «Черный ворон», просуществовавшей всего несколько месяцев, не стоило бы и вспоминать: таких мелких бандитских образований с громкими и устрашающими названиями, которые пробавлялись только нападением на одиноких прохожих, в 1922 году в Москве развелось больше чем достаточно. Появление первых нэпманов, карманы которых, как многим тогда казалось, утяжеляли толстые портмоне, наполненные шершавыми купюрами, а на руках поблескивали золотые часы и прочие атрибуты роскошной жизни; открытие новомодных ресторанов, магазинов с выставленным в витринах дорогим товаромвсе это вызвало в определенной среде большое оживление и желание поживиться новоявленным богатством. Именно на 22-й год, как отмечают историки, приходится разгул мелкого бандитизма.