– Да ерунда, пустяк, бред сивой кобылы, – простодушно отвечал подвыпивший монах. – Как-то раз отец-келарь среди запасов нашел коробочку с иглами швейными. Старые иглы были, ржавые, некоторые уж и погнили совсем. Отобрал те, что получше, отчистил от ржи до блеска, да и отдал тем инокам и отцам, кто исполнял работу швецкую. Евстафию тоже одна игла досталась. Потом во сне ему Христос будто бы явился, сказал, что за чистоту души и безгрешность помыслов доверяет ему указатель на неведомое – иголку эту. Евстафий тут умом-то и не сдюжил. Немудрено, он по летам самый старый из нас, ему уж за девяносто перевалило. С тех пор не в себе – иглу эту баюкает, как дитя малое. Но он тихий, мирный. Пусть его. Блаженны…
Дальше Нырков не слушал.
Это что же такое? В монастыре находят какие-то старые иголки, монаху является сам Мессия, явно говорит, что доверяет ему указатель, и никто не считает эту историю достойной внимания?
Филипп не выдержал, подсел к старцу с кружкой вина, заявив, что желает похристосоваться с самым старым из братии, проявить уважение к почтенному монаху. Евстафий нисколько не удивился, похристосовался с мичманом, бодро осушил хмельную кружку и неожиданно сказал:
– Ты, сын мой, человек непростой. Но в тебе Свет божественный есть!
Филипп так и обомлел. Еще подсаживаясь к Евстафию, он проверил ауру дедульки – обычный человек, недужный, дряхлый, сомнительно, что доживет до ста лет. И такое заявление.
– Спасибо на добром слове, святой отец, – склонился к руке монаха мичман. – Дай вам Бог долгих лет жизни на пути вашего праведного труда. Говорят, что у вас есть игла, которая будто бы указывает на некую реликвию.
– А как же! – вскричал монах, но его возглас утонул в гуле застолья.
– Нельзя ли посмотреть, отче? Приобщиться, так сказать? – несколько косноязычно спросил раскрасневшийся от вина Филипп.
– А как же. – Похоже, что Евстафий совсем захмелел и отвечать мог только так. – В келье храню, за иконой Христа Спасителя. Пошли, покажу…
Бутырцев не обратил особого внимания на уход своего подопечного с дряхлым монахом – мало ли, по нужде отошли. Он рассеянно слушал игумена, изливавшего «господину офицеру» свою печаль по поводу скудости монастырского хозяйства в это военное время. Игумен был мужчина крепкий, но пил во славу Христову и Матери Его Марии столь часто, что у него уж и язык начал заплетаться. Лев Петрович думал о своем.
Вдруг у него в кармане дернулся связной амулет. Повторяющейся чередой трех ослабевающих по силе толчков вызывать его в ситуациях чрезвычайных полагалось Ныркову.
«Что случилось?» – ментально спросил Лев Петрович подчиненного, который по своей магической слабости не мог так же обратиться к начальнику.
«Подойдите в келью старца Евстафия. Важно», – Филипп отвечал коротко, приходилось беречь Силу свою и амулета. К тому же Бутырцев давно объяснил Светлому, что их могут подслушать, не стоит давать пищу для размышлений возможным соглядатаям. Сейчас такое соблюдение правил было как нельзя кстати.
Проводить дорогого гостя к юродивому старцу игумен отрядил келаря, тоже весьма древнего монаха, к тому же еле держащегося на ногах – напраздновался отче.
Так, шатаясь от стенки к стенке, монах довел Бутырцева до тесной пещерки, в которой уже ютились старец и мичман. Оба они в неверном свете свечного огарка разглядывали ржавую иглу – кусок толстой грубой железной проволоки, заостренной с одного конца и с ушком с другого.
– Игла? – задал ненужный вопрос Лев Петрович. – Что сие означает?
– Она самая, ваше высокоблагородие, – ухмыльнулся ехидный мичман, – славная игла, крепкая, сохранности прекрасной, а ведь годов ей немало.
– И что в ней примечательного, позвольте поинтересоваться? – Бутырцев быстро проверил предмет на наличие магии. Что-то в иголке было: мелкое, простое, равнодушное. Ни угрозы, ни помощи она не обещала.
– Перст указующий! – молвил Евстафий и неуверенно ткнул высохшим узловатым пальцем в низкий каменный потолок. – На Него!
– Такой парусину хорошо сшивать, – одновременно со старцем высказался Нырков.
– Как же она на Него должна указать? – спросил Бутырцев.
– Сие мне неведомо, – смутился монах, больше похожий на собственные мощи, чем на живого человека.
– Филипп Алексеевич, а вы как себе этот карамболь представляете? – Бутырцев строго посмотрел на подопечного и даже чуть-чуть подтолкнул магически – вдруг на юношу снизойдет озарение.
– Э-э-э… – затянул пустопорожний ответ недавний гардемарин, не утративший еще привычку пытаться хоть как-то ответить невыученный урок, дабы избежать наказания. – Мне представляется, что сия игла – суть вещь необычная, но есть в ней некое сродство с предметами обычными, нами познанными, которые суть вещи простые и понятные.
– И?.. – заинтересовался Бутырцев, мысленно заключая сам с собою английское пари: нет, не вывернется боевой офицер с ответом на столь каверзный вопрос, утратил ученическую хватку.
– И этим предметом может быть… бы-ыть, – затянул монотонно Нырков.
– Бы-ыть… что?