Наказать и дать умереть

На вид ему перевалило за восемьдесят. Редкие седые волосы были неаккуратно обкромсаны, как это часто бывает у пожилых людей, под носом торчал куст седых волос. Рубашка на круглом маленьком животе была расстегнула. И не только Шерлок Холмс мог бы определить по пятнам на рукавах, что старик ел сегодня на завтрак, а может, и в последние несколько дней и даже недель.

– Когда-то я часто бывал в вашем доме, – начал я.

– Да, я узнал вас, – ответил он.

– Кто не знает обезьяну? – рассмеялся я. – Действительно, я Харри Свенссон.

– Именно, – закряхтел он. – А меня зовут Конрад Перссон. Через «C».

– Через «С»?

– Да, Конрад через «С». Мама решила, что так будет лучше. Изящнее, чем через «К». Хотя на слух нет никакой разницы. Не думаю, что господин Свенссон заметил ее, когда я ему представился. Тем не менее мама решила, что через «С» будет лучше.

– Называйте меня просто Харри, – разрешил я.

– Спасибо. – Старик опять слегка поклонился.

На окне комнаты, где у бабушки стоял телевизор и кресло, зашевелилась гардина, за ней мелькнула седая голова, вероятно жены Конрада. Женщина поняла, что я за ней наблюдаю, и быстро задернула гардину.

– Мне восемьдесят четыре, – сказал Конрад.

– Отлично! – восхитился я. – Стало быть, вы много знаете.

– Мы видели тебя по телевизору, я и Хильма, – продолжал он. – Да, точно тебя…

– И как я вам? – усмехнулся я.

– Ты был похож на американца, в таких же сапогах и с такой же прической.

Я решил сменить тему:

– Вы, случайно, не помните Анн-Луиз? Она жила здесь давно.

– Анн-Луиз Бергкрантц, – кивнул Конрад.

– Бергкрантц? – переспросил я. – Ее фамилия вроде была короче.

– До замужества, – вздохнул старик. – Тогда она звалась Герндт. И ее брат Свен-Йоран тоже. И родители, разумеется. – Он улыбнулся.

– И еще был Пелле.

– Пелле, да, – закивал Конрад.

Он огляделся, словно желая убедиться, что за ним никто не подсматривает, потом выпустил одну палку и покрутил пальцем у виска.

– Одно время он жил неплохо. Сейчас, как я слышал, он в закрытом заведении в Эстерлене… А может, в Истаде или Симрисхамне…

– А Анн-Луиз?

– Работала кассиршей в Мальмё. Пока не ослепла.

– Ослепла?

– Сахар, – кивнул Конрад. – Сахар забрал у нее зрение. Может, она и не совсем слепая, но ходит, как говорят, в темных очках и с собакой. Я слышал, она переехала в Треллеборг, когда дети выросли.

– У нее есть дети?

– Двое, дочь и сын. Очень толковый мальчик, возит грузы на судне между Истадом и Треллеборгом.

– А брат? Как, говорите, его зовут?

– Его звали Свен-Йоран.

– Звали?

– Он был фотографом. Его снимки печатались в газетах, устраивались даже выставки. Увеличенные фотографии – ведь это не настоящие картины. Всего лишь фотографии.

– И что с ним случилось?

– Да все то же.

– То есть? – не понял я.

Конрад снова огляделся, прислонил вторую палку к стене и сделал движение рукой, как будто наливает рюмку.

– Он пил. – Старик доверительно понизил голос.

– Пил?

– Да, потерял работу и все остальное… Потом вылечился, но снимать больше не мог. Нашел место в Треллеборге. Его там видели с метлой.

Я рассеянно кивнул, не понимая.

– Он сгорел, – снова кивнул Конрад.

– Кто?

– Свен-Йоран.

Я силился представить себе, как выглядел Свен-Йоран, и вдруг вспомнил, что в последнее лето он носил с собой фотоаппарат. Быть может, он и сделал тот черно-белый снимок, который я обнаружил в ящике.

– Как это случилось? – спросил я.

– Курил в постели. Так говорят.

Я не нашелся что ответить, поэтому сменил тему:

– А кто теперь живет в бывшем магазине?

– Юханссоны, они здесь уже давно. Девочка занимается футболом, одно время играла в «Мальмё ФФ».

– А мужчина, что косит траву на дороге возле магазина, – я показал рукой, – он живет в том новом доме?

– Тому дому больше десяти лет, – ответил старик. – Это Бьёрклунд, он работает в Мальмё. Жена тоже, но она редко показывается – сильно устает, пока добирается сюда из Мальмё.

Гардина снова зашевелилась, и в окне опять мелькнула голова Хильмы.

– Что ж, мне пора, – сказал я. – Приятно было пообщаться.

– Всего хорошего, – приветливо кивнул старик.

Я сделал несколько шагов к машине, но тут же оглянулся:

– А кто живет там, возле дороги?

– Ты имеешь в виду Бенгтссонов? – переспросил старик.

– Наверное. Чем они занимаются?

– Да, собственно, ничем. Старик на пенсии, а сын живет на пособие. Кажется, его зовут Билл, но у старика есть еще один сын, который любит автомобили.

– Булл? – пошутил я.

– Что?

– Да нет, ничего.

– Его зовут Джонни.

– Джонни? И чем он занимается?

– Всем помаленьку. Чинит машины и всякие механизмы.

Распрощавшись с Конрадом-через-С, я проехал мимо еще одного двора, заваленного шезлонгами, грилями, надувными матрасами и прочими принадлежностями для летнего отдыха, которые, несмотря на сезон, были никому не нужны.

После Северо-Западного Сконе это выглядело по меньшей мере странно.

Я скучал по морю, чистому воздуху и непринужденному общению, какое бывает лишь на пляжах.

Я устал от этой затхлости.

За годы жизни в столице я привык считать нормой открытость и дружелюбие в отношениях между людьми, и деревенская подозрительность казалась диковатой.