Я сказал что-то в камеру о барбекю в Луизиане, и девчушка поведала телезрителям, что это я обнаружил «убийцу с розгой», который тем не менее до сих пор разгуливает на свободе.
Последнее прозвучало как обвинение.
Хотя, возможно, оно было справедливо.
Эве Монссон я тоже послал приглашение. «Как-нибудь в другой раз», – ответила она и объяснила, что проводит отпуск на Сицилии.
«С кем она там? – недоумевал я. – Неужели у инспекторов криминальной полиции бывает личная жизнь?»
Глава 20
Все сложилось намного проще, чем он себе представлял.
Через несколько дней после вечера в Кёдбю он листал вечернюю газету и увидел ее фотографию. Он ни секунды не сомневался – это она стояла с бокалом шампанского в руке и смотрела в камеру, рядом с кинозвездой мужского пола, которую он не узнал, тоже с шампанским. В репортаже речь шла об открытии вернисажа в галерее «Гусь», владелицей которой была Лизен Карлберг, женщина из Копенгагена, – длинноногая шлюшка, избежавшая заслуженного наказания. Одно только имя – Лизен…
Он нашел ее в Интернете. Элизабет, или просто Лизен. Папа – банкир и владелец какого-то предприятия, шестидесяти лет с лишним. Родилась и выросла в Фальстербу, училась в Лондоне и Париже, работала в галерее в Лос-Анджелесе. Сейчас она представляла семидесятилетнего художника из Сконе, бывшего фермера, гения так называемого наивного искусства. Его звали Рагнар Глад[37], хотя он выглядел довольно угрюмым, – здоровенный мужчина с пудовыми кулачищами.
Такие картины мог написать кто угодно.
Согласно каталогу, он вскрывал язвы современного потребительского общества, однако при этом совершенно не соблюдал пропорций. Вороны на свалке выходили у него крупнее машин и домов. А мертвая корова, выглядывавшая из кузова грузовика, была мельче крыс, что шныряли вокруг, словно голодные волки.
Мужчина сидел в гостиничном ресторане в Сканёре и ел суп из крапивы с половинкой яйца и копченого лосося. Все оказалось на удивление вкусно. Он пил воду со льдом, и официантка спросила, не подать ли к ней ломтик лимона. Он много слышал об этом ресторане, хотя до сих пор не заглядывал сюда, и этот визит был связан исключительно с Лизен Карлберг.
Ее телефон и адрес также имелись в Сети. Он не удивился тому, что она живет в Хелльвикене, поселке к востоку от Фальстербу – престижном пригороде Мальмё.
Он никогда не бывал в Сканёре, только в Фальстербу, куда приезжал на экскурсию, будучи школьником. Тогда девочки дразнили его, а Катя Пальм толкнула так, что он упал коленями в коровий навоз.
Мать не пришла в восторг, увидев его штаны. Но это Катю, а не его следовало бы высечь березовой розгой. Катю, такую симпатичную и всеми любимую, щеголявшую в модных, будоражащих воображение платьях. Она решила, что имеет право издеваться над ним. Мальчишкам такого не дозволялось. Одного, самого глупого и здорового, он как-то избил велосипедной цепью, обернув ее вокруг правой руки.
Впрочем, он бывал в Фальстербу и до школьной экскурсии. Однажды летом мать с отцом работали в отеле «Фальстербугорден», он – сторожем, она – официанткой. Вскоре отец их бросил, и они остались с матерью одни.
Зал, в котором он сидел сейчас, выглядел стильно. Средь бела дня на столах горели восковые свечи, спинки стульев были изящно изогнуты, а длинные светлые волосы официантки собраны на затылке в хвост.
Она приветливо ему улыбалась.
Снаружи они устроили переход для гусей, чтобы те реже попадали под колеса машин.
Он не понимал столь трогательной заботы о птице, которую в ноябре ощиплют и подадут к столу в соусе из ее собственной крови.
Он не любил гусей.
Но обложки каталогов, стопкой лежавших возле его кофейной чашки, украшало изображение этой птицы, помещенное рядом с портретом Лизен Карлберг.
Он преследовал ее уже несколько дней, караулил возле дома в Хелльвикене: три этажа, окна от потолка до пола и вид на Эресунд. По утрам она выезжала оттуда на «мини-купере» – машине, которую раньше называли «собачьей конурой», – в свою галерею в Сканёре или в Мальмё, за шмотками, едой либо по банковским делам. Такая же длинноногая, в клацающих сандалетах на высоких каблуках и коротких платьях. Живущая беззаботной жизнью, которую ему предстояло у нее отнять.
Он даже звонил ей. Однажды утром, когда она села за руль. Он видел, как она взяла мобильник и посмотрела на дисплей.
– Лизен.
Он прокашлялся.
– Это Лизен, с кем я говорю?
– Простите, – пробормотал он. – Я, кажется, ошибся.
– Ничего, – ответила она. – С кем не бывает! Приятного дня.
Она отложила телефон, завела свою новенькую «конуру» и проехала совсем рядом с ним. Она не замечала его, когда разъезжала в «БМВ» по Копенгагену, не увидела и сейчас.
У нее был мягкий голос и приятный выговор, какой еще называют благородным сконским. Поначалу это его даже смутило, потому что не соответствовало тому образу, который уже нарисовало его воображение.
В тот вечер он все для себя решил. Сам съездил за город и срезал несколько березовых прутьев, положил их отмачиваться в продолговатый таз с подсоленной водой, чтобы больнее жгло, и затаился возле ее дома.