Наказать и дать умереть

Эва распустила волосы, как и во время нашей последней встречи. А под поношенной кожаной курткой элегантного покроя обнаружилась белая блузка, идеально гармонировавшая с синими джинсами. На столе лежала стопка газет со статьями об Ульрике Пальмгрен и о том, как ее друзья и подруги шокированы случившимся. Некоторые материалы проиллюстрировали фотографиями с подписями «Эксклюзив», «Только для наших читателей»… Сколько друзей и подруг уже успело нагреть руки на смерти Ульрики? Если после этого их еще можно считать друзьями и подругами… На снимках Ульрика выглядела совсем иначе, чем в жизни, – старше, с более короткими волосами. Устроившись в кресле, Эва пробежала глазами газетные полосы, после чего вытащила на стол потертый портфель и достала большую папку.

– Даже не знаю, с чего начать, – проговорила она. – Видишь ли… дело в том, что ты не ошибся. По крайней мере, отчасти…

– Щенок что-то нашел? – удивился я, заглядывая в глаза Эве.

– Видишь ли, – повторила она, раскрывая папку, – здесь нет того, что принято считать классическими проявлениями S & M: ни плетей, ни веревок – ничего такого… Тем не менее и полька, и Ульрика… – она пролистала несколько снимков из папки, – их обеих высекли.

– Что? – переспросил я, стараясь выглядеть более шокированным, чем был на самом деле.

– Я не видела Пальмгрен, но шары польки были цвета свежесваренных раков.

– Никогда не говори «шары» в Стокгольме, здесь это означает совсем другое, – предупредил я.

– Хорошо, ягодицы, – поправилась она. – Так лучше? – (Я пожал плечами.) – Я получила факс из Гётеборга с фотографиями Пальмгрен. Ее ягодицы, – она выделила голосом это слово, – выглядели не лучше. Так что, похоже, действовал один и тот же человек.

– Но ты ведь не думаешь, что это Грёнберг? – спросил я.

– Нет, хотя он жив, как и Санделль, он тоже жертва. Помимо всего прочего, он не помнит, где потерял брюки. Кто-то втащил его в номер Пальмгрен и раздел.

Эва надела очки и еще раз прошлась по тому, что было известно полиции об этих случаях. Совершенно незаметно исчез ее грубый сконский диалект, и она заговорила как тогда, на телевидении, – увлеченно и логически связно, немного официально, но, во всяком случае, понятно.

Ни в Мальмё, ни в Гётеборге не удалось обнаружить ни единой зацепки. Йеспер Грёнберг смутно помнил одно: как отказался идти со всеми на Пуш, вместо этого остался в баре, где выпил слишком много.

– Гётеборгский зануда считает, что Грёнберга накачали таблетками, – пояснила Эва. – Он собирается искать следы снотворного в крови. Но следует учесть и мочегонный эффект спиртного.

Если не считать исполосованных ягодиц, на теле Юстины Каспршик не обнаружено никаких следов насилия. Ее задушили, но, похоже, руками. На шее не осталось даже синяков.

– Такое впечатление, что полька пошла на это добровольно. – Эва Монссон посмотрела на меня поверх очков. – Мало ли на свете больных…

– Болезнь болезнью, а порка нынче едва ли не популярнее миссионерской позы, – заметил я. – Да и само S & M – что-то вроде национального движения или хард-рока.

– А ты откуда знаешь? – Она сняла очки и поправила упавшую на лоб челку.

– Читаю газеты.

Эва снова водрузила на нос очки и продолжила: в квартире у Пальмгрен также не удалось обнаружить никаких следов. Кроме того, пропал ее ноутбук.

– Она занималась бизнесом, значит ноутбук должен быть.

– А что, если она взяла его в Гётеборг? – предположил я.

– Возможно, – согласилась Эва. – Мы прослушали ее автоответчик. Там оказалось только одно сообщение от дочери, которая учится в Копенгагене. Не знаю, о чем говорить с ней, пусть ею занимаются в Гётеборге. Более того, у нее, как и у мамы, пропал мобильный.

Я едва не спросил, не заметили ли полицейские пожарный шлем в квартире Пальмгрен, но воздержался. Скорее всего, его она тоже взяла в Гётеборг.

– И здесь наблюдается одно маленькое отличие, – добавила Эва.

– Какое? – насторожился я.

– Непохоже, что Пальмгрен пошла на это добровольно, несмотря на все, что ты говорил о национальных движениях.

– Объясни.

– У нее содрана кожа на запястьях, то есть надевали наручники. И она была задушена ремнем, предположительно от брюк, точно не известно. Согласно выводам криминалистов, польку просто отшлепали ладонью, в то время как в случае с Пальмгрен преступник использовал подручное средство, что-то плоское и рубящее.

Она вытащила из папки еще один лист и положила передо мной.

Мне показалось, что я узнал ягодицы Ульрики Пальмгрен. Их сняли с трех ракурсов: сверху, справа и слева. При мне они были белыми, на фотографиях – красными и опухшими. Думаю, Эва ошибается насчет подручного средства. Ульрику били чем-то вроде массажной щетки, я не раз видел такое в порнографических фильмах.

– Но почему они сразу этого не сказали? – удивился я.