Читаем Накануне полностью

— Триста… четыреста строк… Сколько хотите, я не стесняю… Два рубля строчка! В десять раз выше высокой нормы, что! Но никому больше ни слова! Под клятвой. Так или иначе, — мы будем первыми, как только обстоятельства позволят… Дмитрий Павлович (он метнул взглядом в сторону корректора) — профессионал, его предупреждать о сохранении редакционной тайны не надо.

Он оживал от минуты к минуте. Голос опять пошел львиным рыком.

— Я сейчас сам позвоню на квартиру старца — и по кабакам… Вилла Родэ — он там часто бывает… и к цыганам. Может быть, сразу нападем на след. Офицеры были пьяны, достоверно? Но чтобы быть пьяным, надо где-то напиться, что? Голову дам на отсечение — они вывезли его из вертепа и кокнули по дороге.

Он распахнул дверь, но остановился на пороге и сказал очень озабоченно:

— Вы не голодны? Я сейчас сорганизую. Икры, ветчины, холодный ростбиф… бутылку вина… для фантазии! Бутылка доброго вина — это же делает поэта, это дает полет!

Иона исчез. Только сейчас пришел в себя Андрей. Зачем он так… Вышло ж совсем, совсем не то, за чем он бежал… и…

Корректор молча пододвинул к нему длинные, полосками нарезанные белые листки, запер дверь на защелку, присел за дальний столик и стал писать быстро, мелким почерком, на обороте гранок. Заметив, что Андрей следит глазами за ним, он кивнул дружески:

— Не беспокойтесь: я не о том… Хлеба не отобью.

Он дописал, собрал гранки, надел шубу и шапку и вышел.

<p>Глава 4</p><p>Вторая сенсация</p>

Корректор, выйдя, прошел в конец коридора, толкнул шатучую дверь и по узенькой деревянной лесенке спустился в нижний этаж. Лесенка вывела прямо в наборную. За кассами было пусто. Наборщики одевались у вешалки, приткнутой к задней стене. Метранпаж, худой и лысый, испуганно уставил на корректора зрачки.

— Правка? Так матрицы ж давно готовы… Номер в машине.

Корректор помахал рукою успокоительно:

— Идите, идите, товарищи! Одного кого-нибудь попрошу задержаться… Материал будет срочный… Может быть, завтра экстренный выпуск…

— Экстренный? — Наборщики приостановились. — Случилось что?

— Да ничего особого, — беззаботно сказал корректор. — Знаете нашего Иону… Он из пустого места умеет делать событие на целую полосу.

Сутулый, волосы прямые, рабочий сбросил накинутый было на плечи тулупчик.

— Что ж, я, пожалуй, останусь: к праздничку на сверхурочных подработать. Вы как, товарищи?

— До дому, — досадливо отозвался голос. — Черта в них, в сверхурочных. Все равно голодом сидим: и за деньги ничего не купишь.

Рабочие вышли. Корректор сказал быстро:

— Ну, Федор, — дело такое: Распутина убили.

Наборщик ахнул и прикрыл рот рукой.

— Та-ак! Скандал!.. Как же царица теперь — без мил-друга, без божьего советника?

— Небось! — усмехнулся брезгливо корректор. — Другого найдут… Были ж и до Григория разные там… боговдохновенные старцы. Не в Распутине дело, а в распутинщине… А ее из царского строя не вытравишь. Факт примечательный, конечно, но перемен от него не приходится ждать. Офицерики думали, наверно, что двор после такого камуфлета одумается, так на то они и офицеры. Как было, так и будет, пока…

Он протянул листки.

— Вот, по этому поводу… Набери-ка скоренько. До утра на американке успеем оттиснуть. Я по росписи видел: Фролов нынче в ночной смене.

— Не вышел сегодня Фролов на работу, — озабоченно шепнул в ответ Федор. — Я и то боюсь, не случилось ли чего: позавчера утром повез на Выборгскую листовку…

— "Кому нужна война?" Ту, что в воскресенье печатали?

Федор кивнул:

— Она самая. Две тысячи тиснули. Повез — и больше мы его не видали. А в городе, слыхать, вчера и позавчера большие аресты были…

— Маришу не спрашивал?

— Не удосужился сходить: у себя в районе делов было — не продохнуть.

Он поднес рукопись близко к глазам, разбираясь.

— А вот пишете вы больно неразборчиво, товарищ Василий, да и мельчите зря. Странное дело: в Женеве, сами рассказывали, в типографии ленинской за кассой стояли: должны б знать, Ленин, наверное ж, не так пишет: со вниманием к наборщицким глазам. Набирать как? На кегль десять?

Ловкие, привычные пальцы забегали по кассам:

"Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"

За дверью затрещали визгучие лестничные ступеньки: кто-то бежал опрометью.

Федор опустил верстатку.

— Что там… Пожар, что ли?

Кто-то, растрепанный, вломился в дверь, задыхаясь, натягивая пальто на бегу.

— Обыск. Полковник жандармский, пристав, сереньких и жандармов сила… Нелегальное, будто, у нас отпечатано… ищут… Сволочи, делать им нечего! Откуда у нас быть нелегальному?

Он перевел дух, прислушиваясь.

— Задержались… Какого-то там… за статью застукали… разбираются… Ходу, Федор… Дмитрий Павлович, пошли! С той стороны, со двора, пока что не оцеплено… А то заберут, потом доказывай…

Он умчался дальше. Федор поспешно рассыпал набор. Василий рвал листки, вдоль, узкими лентами.

— Эх… Сел Фролов… не иначе…

— Спичку давай… Да скорей же!

Гранки вспыхнули факелом. Наборщик заторопил, помахивая ими над ведром.

— Идите, в самом деле, товарищ Василий, пока ход есть… Калитку во дворе знаете — в соседнее владение?

— А ты?

Федор отмахнулся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза