Наизнанку

Участковый заглядывал к нам каждые десять минут, окидывая переполненную камеру быстрым взглядом. Я первый подал голос. Встал и, вцепившись в решетку, потребовал вызвать врача для друга. Пахе было плохо, он тихо стонал, держась за живот, по которому ему прилетело клюшкой. Он рассмеялся и через две минуты открыл камеру, выпустив нас. Алексеич хмурился, разливая крепкий чай по граненым стаканам, когда привел нас в свой крохотный кабинет. После этого он держал нас на карандаше, постоянно приходил в школу, проверяя нашу посещаемость, справлялся об успеваемости. Пашкины родители были алкоголиками, которым был безразличен сын, у меня дела обстояли лучше, но сути не меняло. Мама работала сутками, чтобы прокормить нас со старшим братом. Илья же был белой вороной, его папа был шишкой в нашем городе, чем мы и пользовались.

Из воспоминаний меня вырвал звонок. Я бросил сигарету в пепельницу и двинулся в коридор.

— Привет еще раз, — на лестничной клетке мялся наш дворник.

— Привет, Михалыч! Достал?

— Ага… — мужичок потоптался и стал рыться в огромных карманах своей потрёпанной телогрейки.

Я сунул руку в карман брюк, доставая бумажник, чтобы простимулировать того двигаться быстрее.

— Вот…

— Молодец! Вот тебе вознаграждение и зарплата за два месяца! — я отмусолил ему заслуженный гонорар.

— Служу России… — прохрипел он, жадно выцарапывая деньги.

Я захлопнул дверь и помчался в кабинет. Михалыч был хорошим человеком. А хороший человек — это полезный человек! Он присматривал за подъездом. Смотрел, кто отирается поблизости, наблюдал за новыми машинами на парковке. А за все эти чрезвычайно полезные услуги, получал хрустящие гербовые ассигнации.

Подъезд моего дома находится прямо напротив Универа, вернее, напротив пожарной лестницы, ведущей в библиотеку, а значит, камера над подъездом могла заснять то, что меня интересовало. Я боялся только расстояния, крупного плана не получить, потому что мой дом находился на противоположной стороне реки. Иногда я жалел, что через центр нашего города протекает не Кама или Волга. Было бы здорово бегать по берегу настоящей реки, а теперь я был просто счастлив, что наша речка шириной в несколько десятков метров.

Я вновь и вновь просматривал запись, приблизив кадр как можно ближе. Ну, конечно, я был прав. Довольно крупный мужчина долго стоял на том самом пролете лестницы, периодически заглядывая в открытое окно библиотеки, затем ловко перемахнул через перила и скрылся в аудитории. А через пять минут тело девушки вынесли из здания через черный ход, дверь которого открыли изнутри.

Мне не нравилось, когда все просто. А тут как-то все ладно получается.

— Привет, друг мой Паха! — только он мог помочь. Я стоял на балконе, прогоняя в мозгу возможные маршруты джипа, в который закинули девчонку. Номеров, конечно, не разглядеть, потому что машина стояла боком. Стекла затонированы. Парень закинул дочь Моисея на заднее сидение, и машина скрылась из поля зрения камеры.

— О! Кочевник! — родной бас прозвучал в трубке.

— Покурим? — я не стал тянуть, переходя к делу.

— А… Хм. Ну, давай.

Я отключился и бросился к дверям, подхватывая пиджак с вешалки. Лучше бы, конечно, поговорить с Пахой по телефону, не хочется светить им сразу, но и подставлять парня на работе не хочется. Не телефонный разговор. Мы понимали друг друга без слов, потому что с самого первого класса сидели за одной партой. У нас было собственное место для встреч, именно там мы учились курить, именно там попробовали пиво, водку, а потом и травку. Стены пустующего гаражного комплекса скрывали нас от посторонних глаз, оттуда было легко убежать. Мы взбирались на крыши и, перепрыгивая с одной «ракушки» на другую, убегали от родителей и от Алексеича.

Я одел солнечные очки и с любопытством обвел взглядом родной двор. Ну, ничего не поменялось! Все те же двухэтажные бараки, те же скрипучие качели, сварливые бабульки, и все то же белье на веревках, растянутых между турников. Я рассмеялся, вспомнив, что в период страстного желания обладать мускулистыми телами, нам могли помочь только бесплатные спортивные перекладины двора, о тренажерках мы и мечтать не смели. И нам приходилось каждое утро срывать чужие рваные кальсоны и желтые пододеяльники, чтобы повисеть на железных перекладинах. Я машинально сжал ладонь, словно ощутил боль мозолей. Потрескавшаяся многослойная краска впивалась под кожу, оставляя россыпь разноцветных заноз. Но это был не повод отступать. Как говорил Илья: «Мышцы — не пиз*ец, сами не придут!» Мы смеялись, и снова и снова приходили на детскую площадку. Ох, и доставалось же нам от соседок, которые находили стиранные на руках вещи в песочнице. Ну, чего не сделаешь ради крепкого бицепса и рельефной грудной мышцы!