Наизнанку

Никогда не боялся смерти. Бывали времена, когда просто подставлялся, ждал момента, чтобы на своей шкуре ощутить то, через что проходят мои «клиенты». Не ценил, да и сейчас особо не держусь за жизнь, потому что реалист, потому что выучил единственное правило — смерть не единственная, кто может забрать твою жизнь. Поэтому не стоит привыкать дышать. Нужно жить в каждую минуту. Наслаждаться морозом, ветром, жарой, улыбками родственников и друзей, потому что это может кончиться в любую минуту. Но смерть категорически не желает видеть меня, словно дает немое согласие на дальнейшее накопление грехов. Но я и предположить не мог, что нужно бояться ту, которую вытащил из многих передряг. С которой судьба свела меня еще до того, как я вернулся в родной город.

Не ожидал. Чувства глубокого разочарования и какой-то необъяснимой злости просто одолевали меня. Я ждал, что она опомнится, но нет. Янка смотрела, как пью кофе с неизвестным мне препаратом. Она не задумывалась о том, что снотворное — один из самых аллергенных продуктов. Одна ошибка в дозировке и все. Смерть! Но все равно продолжала молчать, расплывшись в самой лучезарной улыбке. Черт! Как я в ней ошибся! Меня бесил не столько ее поступок, сколько бездушие, с которым она наблюдала. Ее такие нежно-голубые глаза теперь казались каменными. А приклеенная улыбка бесила до дикой трясучки. Фальшь билась в истерике, выходя наружу в ее шумных выдохах. Фальшива, как холостой патрон. Страшно смотреть, а внутри…. Каждый человек имеет право на правду. Никогда не вру и не терплю лжи и подлости по отношению к себе. Привык говорить прямо, неся полную ответственность за слова и поступки. Возможно, я многого требую от нее. Но и я не клялся ей в верности, чтобы ощущать на своей шкуре все оттенки женской ревности.

Ревность! Черт! Это второе искреннее чувство, которое она умеет показывать. Все остальные эмоции словно вымученные и выдавленные. Напускное веселье, язвительный тон — провокация, направленная на попытку вывести меня из себя. Она не думает. Совершенно. Если она сможет вывести меня на те эмоции, которых ждет, что будет делать с ними дальше? Я вчера только поговорил с ней, не поднимая при этом голоса, а она зажалась, сверкая хрустальными слезами в глазах. Я не сказал и десятой части того, что крутилось на языке. Да, что сказать! Мне хотелось разнести весь дом на **й. Не оставить ни единого кирпичика! Но я сдержался, решив не выражать свое разочарование, потому что она все равно ничего не поймет. Ее тонкие руки дрожали, она никак не могла найти им места, то закидывая за спину, то смыкая в замок на груди. Белая кожа была покрыта мурашками, которые проявлялись, как только я касался ее взглядом.

Эта девчонка заставляет меня чувствовать, отключая способность думать в любых ситуациях. Именно поэтому я стоял и ждал. Мне было необходимо знать, чего она хочет. Хотел услышать раскаяние, крик, слезы, очередную истерику. Был готов ко всему, только бы услышать конкретные слова, чтобы развеять ту недосказанность, которая грозой трещала в воздухе. Нет ничего хуже, чем двусмысленность ее взгляда… Ее глаза, эти огромные голубые алмазы! Я думал, что нет ничего чище и искреннее. Думал, что они настоящие…

Она смотрит, а мне душно. Она говорит, а на мне брюки готовы разорваться в клочья. Ее мелкая мимика, мягкое движение руки, когда она откидывает распущенные волосы, маленькая грудь с дерзко торчащими сосками — все это выводит меня из себя. Я не ребенок, чтобы закрывать глаза и прятаться. Понимаю, что происходит со мной, но не понимаю, что происходит в ее голове. Именно поэтому мне нужны ее слова. Конкретные слова, чтобы среагировать. А ее молчание обезоруживает, не давая возможности для маневров.

Из непрекращающейся карусели мыслей меня выдернул звонок домофона.

— Привет, — Мара медленно вошел в квартиру, снял очки и улыбнулся.

— Что ты весел, друг мой? Ты помнишь наш уговор? Что с тобой будет за один прогул? — я включил кофемашину и пошел в спальню, чтобы переодеться.

— Ладно, мавр! Успокойся, я, между прочим, был занят нужным делом.

— Ну? Давай, не тяни кота… Оправдывайся. Давай-давай! Обожаю слушать оправдания, мольбу…

— А я к тебе с завтраком, — Мара брякнул о стол бумажным пакетом с ресторанной эмблемой. — Помню, что у тебя даже мыши не выживают. Кофе-то есть?

— Да.

Мара выставил упакованные тарелки на стол и медленно сел на кожаный диван, закидывая ногу на ногу. Сука! Мажор долбаный. Темно- синяя рубашка, расстегнутый ворот, бежевые брюки. А главное, взгляд: такой дымчатый с поволокой. Густые ресницы дрожали, выдавая сдерживаемый смех парня.