— Придется выходить из тени. Ты должен был сделать дело тихо, оставаясь незаметным.
— Да? А тебе не пришло в голову, что мне нужен кто-то, на кого можно рассчитывать? Или вам нравится штопать меня после каждого задания. Я уже не мальчик, уже не затягивается, как на собаке!
— Хватит. Знаю я, что помешало тебе. Почему не доложил, что связался с дочерью Моисея? Мы бы обдумали вариант.
— Никаких вариантов. Она вне этого. Я выполню ваше задание, но только попробуйте втянуть Янку, и я исчезну. Будете сами разгребать все дерьмо. Ясно?
— Олег! Ты понимаешь, ЧТО стоит на кону? Мы два года разрабатывали Моисея. И ты не имеешь права пустить все насмарку. — Голос в трубке затих. Был слышен монотонное щёлканье ручки по стеклянной поверхности стола. Нервничает. — Мы решили, что сегодня ты встретишься со связным.
— Наконец-то! — взвыл я, уронив руку на опухшее колено. — Кто он?
— Свой. Ты его знаешь!
— Кто?
— Через три минуты он подъедет. Я очень надеюсь, что не разочаруюсь в тебе. Закончи дело и осядешь на месте. Олег?
— Да.
Как только от меня услышали утвердительный ответ, отключились, в очередной раз оставив наедине со своими мыслями, с чувством загнанности и обреченности. Ненавидел этот телефон. Он никогда не приносил хороших новостей. Стоило только закончить задание, как он звонил, чтобы проинформировать, что на мое имя забронирован билет в новую страну, где меня ждет новое задание…
Посмотрел на черную пластмассу смартфона и, недолго думав, отправил его в еще тлеющий камин.
— Олег?
Вот этого голоса я сейчас не ожидал. Обернулся и застыл на месте, заглянув в ее глаза, потому что понял, что она все слышала… Как мог не услышать? Или, наоборот, отключил бдительность, чтобы все рассказать, устав держать все в себе?
— Олег? — Сизый вбежал в дом, стряхивая хлопья снега прямо на пол. — Там… Гости. О! Януля? Привет!
— Сизый? — Яна стала скатываться по стене, хватаясь за шероховатость каменной кладки.
Я перепрыгнул через диван, стоящий посередине гостиной, и подхватил ее в сантиметре от каменных ступеней лестницы.
— Весело тут у вас, я погляжу!
Голос, который я меньше всего ожидал услышать в этом доме, вытеснил тишину, разорвав ее в мелкие клочья. Конечно… Кто, кроме него?
— Лазарь?
Олег
Солнце уже поднялось, зависнув белым светящимся шаром над горизонтом. Снегопад только набирал обороты, скрывая всю яркость светила, превращал лучи во что-то мягкое, тягучее, как плавленый сыр. Пушистые ели ровной стеной стояли прямо за домом, как настоящие стражники, берегущие наш хрупкий покой. Они раскачивали ветвями, сбрасывая снежные шапки, нашедшие убежище на острой бахроме иголок. Мне нравился этот дом, в котором я довольно часто находил укрытие, отлеживался месяцами, зализывая раны. Он стоял на самом отшибе небольшой, почти безлюдной деревни, в которой жили одни старики, оставшиеся доживать свой век на родной земле. До трассы было несколько километров, что позволяло насладиться настоящей тишиной в полной мере. Частая поросль леса заботливо огибала участок, скрывая дом от любопытных глаз.
Непривычно чистый воздух просачивался через деревянные рамы окон, опьяняя своим головокружительным ароматом: яркая хвойная нота, прикрытая земляным ароматом опавшей листвы, покоившейся под толщей снега, всю палитру ощущений дополнял резкий морозец. Настоящий, не такой, как в городе. Ничто не мешало ему показывать свое могущество, румяня щеки и рисуя красивые узоры на стеклах. Воздух не прогревали огромные рекламные щиты, светящиеся круглыми сутками, сказывалось отсутствие многокилометровых пробок из разогретых машин, не было толп людей, извергающих теплый пар в воздух. Все было по-настоящему.
Через приоткрытое окно слышался скрежет лопаты. Сизый уже шаркал по двору, пытаясь себя занять хоть чем-то. Пластмасса противно шкрябала по каменной брусчатке, раздражая напряжение, сковавшее всех обитателей лесного домика. Как ни странно, но Сизого понять мне проще всего. Усталость от пребывания в одиночном заточении делала его нервным, но он уже перестал задавать вопросы, смирившись со статусом отшельника. Надо признать, что ему это пошло на пользу. Он скинул ту отвратительную маску дерзости, оголив нутро, позволив узнать настоящего и надежного паренька, уснувшего под слоем пыли и городской мишуры.
Янка закрылась в спальне, отказываясь открывать кому-либо. Она не плакала, не кричала, просто шептала, что нужен воздух. Ее голубые глаза так и искрились грустью и непролитыми слезами, а руки дрожали. Она сдерживалась изо всех сил, чтобы не показать боль и растерянность, вибрирующую в теле.
Мое сердце сжималось от жалости, а голова трещала от безысходности сложившегося, потому что поменять что-либо был не в силах. Пока. Я стоял в тупике, долбясь в высоченную каменную стену, толщина которой была для меня непреодолимой. Но ирония заключалась в том, что все было предопределено еще до моего приезда в этот город.