Найду и удержу

Варе нравилось чувствовать себя безраздельной хозяйкой флигеля, которая принимает приятного ей гостя. Неужели почти той, насмешливо спросила она себя, для которой этот домик построил богатый купец? Его любовницей?

Ястребов ничуть не походил на купца, он был другой породы. Она наблюдала, как он вставляет кассету в щель видеомагнитофона. Она смотрела на его длинные пальцы со следами порезов и удивлялась. Эти руки как будто не от его тела — они похожи на руки мастерового человека. Ну да, вспомнила она, вот что значит, когда о ком-то говорят, что он все делает своими руками.

— Выключим свет? — тихо спросил Ястребов.

— Да, — быстро сказала Варя.

— Тогда нам покажется, что мы слились с экраном, — чуть насмешливо бросил он.

Бальная музыка, бальные платья с низким декольте… В них почти не узнать давно знакомых людей. Вон дама из администрации, которая звонила ей насчет награды для Скурихина. Сам пивовар с лоснящимся от удовольствия лицом. Ястребов, его… жена, в форме.

— Были все гусары? — спросила Варя, словно выстраивая шаткий мостик через поток, угрожавший ее утопить.

— Да. И все наши ученики. Отличные танцоры. Ваш дедушка, Варя, тонкий человек. Он заманил к себе на курс самых музыкальных студентов. Посмотрите, как они танцуют.

Молодые пары в мазурке, потом в котильоне.

— А… костюмы?

— Из драмтеатра. Смотрите, вы увидите самих артистов. Они тоже быстро схватывают, — похвалил он.

Камера переместилась в фойе, там проходила лотерея.

— Неужели? — удивилась Варя. — Вы все-таки провели ее?

— Конечно, — сказал Ястребов. — Видите, моя жена принимает коробку пива от Серафима Федоровича.

— Вот это да!

— Вы любите пиво? — спросил он.

— Терпеть не могу.

Даже в темноте он угадал, что ее лицо сморщилось, и рассмеялся.

— А Серафима Федоровича?

— Как и пиво, — вырвалось у нее.

— Ого! Такое сильное чувство?

Варя засмеялась:

— Простите, я уж слишком… — Она подумала, что в ее безудержной откровенности виновата темнота.

— А мне показалось, что он хорошо относится к музею, фонду и к вам.

Варя пожала плечами:

— Я говорю о себе. Он был студентом Родиона Степановича. Я давно его знаю.

— Понятно.

— Ох, — выдохнула она, и ей показалось, что в легких не осталось воздуха. — Стоп, стоп! — прохрипела она.

Ястребов остановил кадр. Если бы в комнате было светло, она бы увидела победоносную улыбку мужчины, который приготовился удивить женщину. И он ее удивил.

— Как это может быть? — спросила она. На ее лицо падал свет от экрана, глаза блестели в темноте.

— Я удивил вас? — Он упивался своей победой.

— В общем, да…

— Я где работаю, Варвара Николаевна?

— Понимаю. Смонтировать можно все, но откуда… взялась я?

— Камера снимала вас.

— Когда?

— На уроке бального танца камера работала. Мы записывали, чтобы показать потом…

— Но вы мне не показывали, — перебила его Варя.

— Вы уехали. Остальные видели. Себя и свои ошибки. Научить танцевать или бегать по всем правилам гораздо проще, если не объяснять человеку ошибки словами, а показать, как он выглядит со стороны.

— Боже мой. Да, действительно, это мое платье. Это я. Я приходила в нем на танцы. Мое выпускное. Я сшила его перед школьным балом.

— Оно вам очень идет, — сказал он и спросил: — Продолжим?

— Конечно.

Кассета крутилась дальше. Но Варя едва видела то, на что смотрела. Она чувствовала сильную, горячую энергию, которая исходила от мужчины, скрытого темнотой комнаты, заливалась краской, глядя на себя на экране.

А что, она неплохо танцует, наконец признала Варя.

«Брось, тебя волнует не это, — одернула она себя. — Ты смотришь, как ты выглядишь. Ты выглядишь замечательно, особенно когда не сводишь с него глаз».

Варя покраснела. Она что, на самом деле смотрела на него вот так, когда он учил ее вальсу? Никогда бы не подумала.

Наконец пленка остановилась. Экран покрылся свинцовой рябью.

— Ну вот и все, — сказал Ястребов.

— Спасибо, — сказала Варя, чувствуя, что блузка, надетая под пиджак, прилипла к телу. — Здорово.

— Я рад, что удивил вас, — снова заметил он. — Со мной такого давно не было — удивить женщину. — В его голосе прозвучала печаль.

— Правда? — спросила она, хотя точно не знала, о чем именно спрашивает. О печали? Или?.. Впрочем, можно понять…

— Ага, — насмешливо бросил он. — Еще скажите, что в моем возрасте, а мне, Варя, без малого сорок, удивлять и самому удивляться довольно трудно. Но я готов. Кстати, вы могли бы взять меня как-нибудь на биостанцию? Я тоже хотел бы послушать птиц.

— Вас? С собой? Конечно. Вы очень музыкальны, — похвалила его Варя.

— Правда? Но я не играю ни на одном инструменте. Даже на губной гармошке, как сын Скурихина. Я слышал, ему не давался ни один инструмент, кроме нее.

— Ага, — сказала Варя. — Он попал в точку. Губная гармошка входит в моду. Мне рассказывали в Москве, что даже проводятся конкурсы для таких музыкантов, их спонсируют бизнесмены, жаждущие стать покровителями чего-то особенного.