Найди меня в лесу

В Марте, как и во всех, было и плохое, и хорошее. Но при этом от неё, похоже, исходил какой-то необъяснимый магнетизм, иначе с чего бы Норе так себя вести? Наверное, именно поэтому Олаф до сих пор её не бросил, несмотря на постоянные ссоры. Из-за проклятого магнетизма. Ну и, вероятно, из-за нечастых, но, очевидно, весьма удовлетворительных во всех смыслах ночей. Если бы она не жила через стенку, Нора относилась бы к ней исключительно положительно. И считала бы, что Марта с Олафом – прекрасная пара.

Нора даже подумывала провести звукоизоляцию, чтобы избавиться от столь частого присутствия соседей в её размеренной жизни. Но звукоизоляция стоила недёшево, и потом – почему она должна её делать, если мешают своим шумом они? Хотя, с другой стороны, почему её должны делать они, если что-то не нравится ей? В конце концов Нора решила: чёрт с ним, если очень надо, есть беруши, хотя она их и ненавидела. Ночью ещё куда ни шло, особенно если ей надо было выспаться перед сменой, а соседушки опять ублажали друг друга, однако с использованием затычек вечером возникли неожиданные проблемы. Норе настолько была непривычна вечерняя тишина, Марта и Олаф настолько стали для неё фоном, своеобразным радио, что беруши теперь лишь подчёркивали её одиночество. В итоге Нора их выбросила.

Олаф Петерсен, как и его жена, хорошо относился к Норе. Всегда перекидывался парочкой фраз, если встречал её на улице, вставал в её кассу в «Гросси», даже если в другой кассе очередь была меньше. Сама Нора ни за что бы так не делала, если бы всё было наоборот: выкладывать перед соседом все свои товары, чтобы он видел каждую морковку, каждую банку тушёнки по акции, каждую упаковку туалетной бумаги? Нет уж, увольте. Олаф, однако, не смущаясь покупал у неё и алкоголь, если она работала на «спиртовой» кассе, и презервативы, при этом чуть ли не подмигивая.

Возможно, это даже доставляло ему какое-то особенное извращённое удовольствие.

Обычно они ходили в магазин по очереди, но Нора никак не могла предугадать, кто из них придёт сегодня. Марта, в отличие от Олафа, вставала в её кассу только при крайней необходимости. Нора всегда работала быстро и чётко, товары летали мимо сканера штрих-кода со скоростью и ловкостью, достойными фокусника, расчёты с покупателем она могла произвести с закрытыми глазами, а сдачу наличными отсчитывала за постоянно уменьшающееся количество секунд. Все считали, что Нора – лучший кассир, но сама Нора знала: нет предела совершенству. Любую скорость и ловкость можно удвоить, утроить, удесятерить, и Нора действительно могла сделать это в двух случаях: когда ей по какой-нибудь причине хотелось как-то впечатлить покупателя (который может даже этого не осознать, но про себя наверняка отметит высочайшее качество обслуживания) или когда ей хотелось поскорее с ним закончить (забери свои чёртовы товары и сгинь). Иногда, демонстрируя непостижимые чудеса кассирного дела, Нора не могла понять, какая из двух причин истинная.

Например, когда на ленту её кассы выкладывала товары Марта.

Марта Петерсен была высокомерна, и Нора хотела бы не смотреть на неё каждый раз, как видит её, но у Марты было кое-что, от чего было не отвести взгляд. Для каждого – что-то своё, а Нору пленяли роскошные платиновые волосы до середины спины. Всегда ровные, видно, что мягкие на ощупь, ухоженные, ослепительно красивые, без намёка на желтизну. Нора всегда мечтала о таком цвете, но серебро не брало медь. Её рыжину вообще ничто не брало. Она пробивалась даже сквозь чёрный, отсвечивала в нём на солнце. Иногда Нора её ненавидела. Рыжину. Иногда Марту, за её роскошные волосы. Иногда себя за то, что не могла прекратить пялиться. За то, что хотела бы иметь такие же. За то, что недостаточно себя ценит. Марта Петерсен была яркой мозаикой, составленной из множества разноцветных кусочков, блестящих и сверкающих, а Нора была фреской, неразборчиво выписанной бледными красками по сырой штукатурке. Но самодовольная Марта Петерсен – не та мозаика, на которую стоит равняться.

Даже если в ней есть несколько красивых фрагментов.

19

Марта четыре раза посмотрела новый клип Аврил Лавин. Той было уже тридцать семь лет, примерно как Марте, но певица совсем не изменилась. Была так же красива, как и во времена юности, даже красивее, но Марта пересматривала клип не из-за этого. Бунтарский дух – вот что её поразило. Такой же, как и двадцать лет назад. Безупречный, свободный, динамичный. Не глоток свежего воздуха – целый ураган. Марта смотрела и поражалась, как исполнительница не растеряла свой запал за два десятилетия. И несмотря на её возраст, клип не выглядел данью уважения и тем более пародией на былой бунтарский уклон. Он выглядел ровно так, как надо: естественно, правдиво, круто. Это чувствовалось, это завлекало, это заставляло Марту нажимать на кнопку повтора. И значило лишь одно: бунтарский дух не подвластен возрасту.