Найденный мир

– Ну, это у вас уже какой-то дикий Юкон получается! – усмехнулся Никольский, но, глядя на Горшенина, осекся. Боцманмат кивал с таким видом, словно каждое слово геолога подтверждало его тайные страхи.

– Так что я бы просил вас не распространяться о моей находке, – заключил Обручев.

– Ну что ж, – проговорил зоолог после неловкой паузы. – Нас двадцать человек в неведомом краю. Наш корабль вернется неизвестно когда. Старший офицер ранен диким зверем и лежит без сознания. Вокруг лагеря рыщут твари, способные выдержать две-три пули в живот и после этого убить человека одним ударом лапы. Под нами спящий вулкан, способный проснуться в любую минуту. Матросы могут разбежаться, стоит им прослышать, что в соседнем ручье можно горстями собирать драгоценные камни. В конце концов, что еще может случиться?

– Господин боцманмат! Господин боцманмат!

– Ну, что еще? – Горшенин вскочил на ноги, напуская суровый и решительный вид.

– Парус на горизонте! – выпалил матрос, показывая в направлении выхода из бухты.

– Что же, «Манджур» вернулся? – расцвел в улыбке Горшенин. – Это хорошо…

– Нет! – матрос мотнул головой. – Не «Манджур».

– Ты что ж, шутки вздумал шутить? – боцманмат нахмурился.

– Что ж я, «Манджура» нашего не отличу? – обиделся матрос. – Это шхуна, не баркентина. И трубы у нее две. А у «Манджура» – одна!

В этот миг солнце, с тягостной медлительностью сползавшее под горизонт, наконец скрылось в волнах океана. Накатила тревожная, ледяная темнота. Стихли закатные крики сордесов. И только издалека донесся самый пугающий из звуков: еле слышный цепенящий вой пароходной сирены.

…Ближе к полуночи Обручев понял, что заснуть ему не удастся. Ботаник Комаров тихонько похрапывал под одеялом, Никольский после заката стушевался, читать при свете керосиновой лампы удавалось недолго – болели глаза, да вдобавок налетали крупные мошки: не кусались, но мельтешили, сгорали в огне, рассыпаясь угольками, и вообще отвлекали. Оставалось лежать в темноте и бояться.

Темнота за баррикадой полнилась черными глазами стимфалид. Темнота застила глаза перьями «черных петухов». Темнота шептала голосами матросов с таинственного корабля. Кто плывет на нем – враги ли, соперники? Можно ли ожидать друзей здесь, в Новом Свете, или линия Разлома отсекла все человеческие отношения и законы? Да человеческие ли? Возможно, здесь, в краю птицезверей и гигантских ящеров, нашлась форма жизни, наделенная разумом под стать людскому, и по вантам снуют хвостатые, чешуйчатые фигуры…

Спустя некоторое время геолог понял, что если не прервется, то накрутит себя до такого нервического напряжения, что начнет шарахаться от каждой тени и не уснет до утра. Он поднялся, стараясь не шуметь, и вышел из палатки.

Никольского он нашел у баррикады. Зоолог пристроился на полурасстеленном брезенте за грудой хвощей, между лампой и фонарем.

– Александр Михайлович…

– Тш! – цыкнул на него Никольский, не оборачиваясь. – Ложитесь.

– Что вы делаете? – с интересом прошептал Обручев, опускаясь на брезент.

– Пытаюсь увидеть стервятников, – так же тихо ответил зоолог. – «Черных петухов». От стимфалиды осталась гора обрезков: не меньше пуда мяса и жил. Оставлять их в лагере – значит приглашать этих тварей внутрь. Я приказал все вышвырнуть на разделочную площадку и разбросать. Теперь сижу, жду. Мне кажется, кто-то пробегал в темноте, но пока никого разглядеть не удается.

– Вы с ума сошли! – поразился Обручев. – А если они на вас бросятся?

– Не может такого быть, – отозвался Никольский. – Они ночные твари, должны бояться света. Костин пострадал, потому что выбрался на баррикаду. Кроме того, у меня есть ружье.

Геолог вспомнил, как стремительно метались стимфалиды, уворачиваясь от тяжелых ударов динозаврова хвоста. Вряд ли ему удалось бы подстрелить тварь прежде, чем ее зубы вырвали ему горло.

– Они ночные, ночные падальщики и хищники, – шептал зоолог. – Значит, у них хорошее зрение, но слух – еще лучше. Как у совы.

– Нюх? – предположил Обручев.

Никольский покосился на него.

– Птицы. У птиц, кроме стервятников, с обонянием скверно. Хотя эти – тоже в чем-то стервятники… Да, и нюх тоже. О!

Он полувскинул руку и замер, опасаясь спугнуть возникшую на краю тускло освещенного пятна тень. Та застыла на миг черным силуэтом в черноте и растаяла, отступив в ночь.

– Они здесь, – прошептал зоолог еле слышно.

Рука Обручева сама собой потянулась к ружью. Но он не успел нащупать приклад, прежде чем в полушаге от его лица, за полупрозрачным нагромождением колючих хвощей, открылись полные зеленого огня круглые внимательные глаза.

Тварь тут же шарахнулась прочь, вылетев на открытое место.

Неопытный наблюдатель принял бы ее за уменьшенное подобие стимфалиды, только покрытое не пестрым, а матово-черным оперением. Геолог Обручев, для которого обитатели Земли Толля перед мысленным взором истаивали в привычные костяки, видел разницу. Животные определенно находились в родстве, но и не более того.