Награда солдату

– Гнусный город Сайгон… Одни миллионеры да нищие. Миллионерам-то неплохо – они богатеют, а беднота… Беднота дохнет. В деревне тоже тоска – дряхлые старики и дети. По-моему, в этой дьявольской стране скоро вообще никого не останется… кроме вьетконговцев…

Сержант медленно повернулся на бок, повозился немного и, найдя удобное положение, захрапел.

Подняв валявшегося на полу «Идиота», я начал перечитывать рассуждения князя Мышкина о смертной казни. Мысли князя Мышкина не находили никакого отклика в моей душе. Я был абсолютно пустой. Слова не откладывались в мозгу, не звучали в ушах. Положив книгу на ночной столик раскрытыми страницами вниз, я лежал, лениво дымил сигаретой и слушал храп сержанта. Уэстморленд всегда открыто высказывал свои взгляды на эту войну – и перед начальством, и перед сослуживцами. В конце концов, говорил он, победят вьетконговцы. Индокитай, весь полуостров, перейдет в руки коммунистов. Лично он коммунизма не одобряет, потому что это диктатура одной партии. Но он – это одно, а вьетнамские крестьяне – совсем другое. Их нельзя обвинять за то, что они склоняются к коммунизму, – люди ведь голодают. Начальство и сослуживцы молча слушали рассуждения Уэстморленда. Не знаю, хватило бы у меня духу так откровенно и с такой отвагой сказать «нет», если бы моя страна пустила в ход военную машину.

Однажды я спросил:

– А почему же ты воюешь?

Уэст, помолчав немного, с горечью сказал:

– Долг есть долг.

Вчера его слезы привели меня в смятение. Он умел говорить веско и значительно, наполняя грубоватую солдатскую речь какой-то особой глубиной, богатой множеством оттенков. Было приятно слушать его мягкий, спокойный голос. Его умение подмечать мелочи меня поражало.

После того как на нас обрушился ураганный огонь, мы выскочили из джунглей, не останавливаясь, пересекли открытое пространство, нырнули в каучуковую рощу и бежали, бежали, стараясь производить как можно меньше шума. Когда, совсем обессиленные, измочаленные вконец, мы добрались до стратегической деревни, я повалился прямо на дорогу. Дыхания не было, грудь разрывалась. Из темноты появился сержант, он шел неторопливо, вразвалочку. Тихонько лег на землю рядом со мной и коротко сказал: «На войне победителей не бывает…» Я уже не впервые слышал эти слова, он часто их повторял. Но на сей раз Уэст не ограничился короткой сентенцией. Заговорил снова, хотя я задыхался, хрипел и едва ли был в состоянии его слушать.

– Ну вот, – сказал он, глухо рассмеявшись, – теперь, когда вернешься в Токио, от баб у тебя отбоя не будет. Бабы ведь обожают рассказы про всякие там героические дела. А ты участник, очевидец. Станешь самой популярной личностью в кабаках.

– Что ты, Уэст… – забормотал я задыхаясь. – Токио не такой город… Там ничего нет, кроме лжи. У нас, когда мы сами не воюем, все считают, что война не такая уж страшная штука. Чужая война нам даже нравится… тут мы не лжем. А вообще Токио – это ложь. Город, который только ложью и держится. Представляешь, какая нагрузка для нервов…

Он снова глухо засмеялся:

– А может, сама война и есть ложь?

С трудом переводя дыхание, я ответил:

– Не знаю, Уэст, может быть… может быть…

Осторожно поднявшись с кровати, я прошел в ванную и снова открыл кран с горячей водой. Погрузившись в зеленоватую теплынь, стал размышлять, где бы сегодня поужинать. Вчера мы были в китайском ресторане, может, сегодня пойти во французский?… Буйабес[4] в «Продале» не очень хороший, но зато «бонапарт» из лангустов у них отличный. Вообще в этом городе очень вкусные лангусты и крабы. А с белым вином – просто объедение. Мясо у них плотное, белое, как ляжки метисок. Уэст будет доволен. Я не знаю, отчего они такие вкусные… Уж не оттого ли, что пожирают трупы, которыми буквально забиты здешние болота и речки…

День третий

На рассвете, получив в висок очередь из автомата, я вскочил, встрепанный, и сел в постели. В темноте басовито гудел агонизирующий кондиционер воздуха.

За окном бледно мерцали люминесцентные фонари на берегу реки Сайгон. Три тяжелых броневика «М-133», шедших в сторону военно-морского министерства, сотрясали землю. Под фонарями асфальт блестел, как лента из вороненой стали. Все тело было липким и мокрым от пота. Ноги, сведенные судорогой в тот момент, когда пули пробили мой висок, окаменели и затекли. Может быть, я кричал? Я включил настольную лампу и закурил. Наверно, проезжавшие мимо «М-133» были виновниками моего кошмара…