Награда для генерала

Все повозки, которые еще могли ехать, стояли на дороге, в том числе и наш громоздкий фургон. Солдаты, сопровождавшие нас, принялись укладывать в багажные отделения сложенные палатки и прочие вещи. Генерал Шелтер стоял у той повозки, в которой ехал накануне, упираясь в нее правой рукой. Мундир и рубашка на нем были расстегнуты, а магистр Этьен водил рукой по его грудной клетке, что сначала можно было принять за странную ласку. И лишь приглядевшись, я заметила, как генерал морщится, а на том месте, по которому Этьен водит рукой, расплывается почти черный кровоподтек.

– Вот нечего теперь страдать, – проворчал магистр. – Вчера надо было мне о переломе сказать. А не таскать с ним по лесу сбежавших девиц.

– Я не заметил, – сквозь зубы процедил генерал.

– Как можно не заметить трещину в ребре? – возмутился магистр.

– Высокий болевой порог, – последовало лаконичное объяснение.

Продолжать генерал не стал, потому что заметил нас. Точнее, меня. По крайней мере, его хмурый взгляд остановился именно на моем лице. Потом скользнул ниже, отмечая неуклюжую походку. Я только задрала подбородок выше, стараясь выглядеть невозмутимой. Если он думает, что я снова стану умолять – на этот раз о позволении магистру полностью меня вылечить, – то он ошибается.

– Все, – резюмировал Этьен, убирая руки. – В следующий раз, когда ваша машина слетит с дороги и перевернется, я сразу проведу полное обследование, раз вы не в состоянии вовремя заметить у себя повреждения.

– Благодарю, – сдержанно отозвался генерал, застегивая рубашку и больше не глядя на меня.

Когда солдаты похоронили своих и повесили на деревьях мертвых сиранских партизан, как приказывал генерал, мы двинулись дальше.

Следующую остановку сделали в столице Сиранской Республики – Райнате, в доме, где сейчас размещалось командование армии варнайцев. Проторчали там довольно долго – несколько часов. Как я потом поняла, мы ждали, пока генерал уладит свои дела. Зато нам в это время позволили помыться, выдали новую одежду и обувь, больше подходящие для путешествия, и даже весьма неплохо покормили. Если бы не жгучая боль в ступнях, я бы почувствовала себя почти хорошо.

До столицы Варнайского Магистрата, которая так и называлась – Варнай, мы добирались еще два дня, лишь один раз остановившись на ночлег. В город въехали ранним утром, поэтому я пропустила это событие: дремала, свернувшись на жестком сиденье. Проснулась лишь тогда, когда открылись дверцы и нам велели вылезать.

Это были уже не те солдаты, что сопровождали нас, к тем я успела привыкнуть. У этих и форма выглядела иначе, и лица казались более… высокомерными, что ли. О том, что я едва могу идти, они не знали, а потому поначалу меня упорно толкали в спину, поторапливая. Лишь через пару минут, когда я стала хромать на обе ноги очень уж заметно, до них дошло, что что-то не так.

Я не успела понять, куда нас привезли. Это определенно был дом в черте города, небольшой особняк, окруженный парком и забором. Внутри нам повстречались две девушки: очень разные по внешности, одинаково ухоженные, красиво одетые, но с какими-то мертвыми взглядами. Они лишь скользнули ими по нам, тут же отвернулись и скрылись каждая за своей дверью.

Лишь после завтрака я поняла, что это за место. Здесь хранилась магистерская «коллекция» женщин. И нас сюда привезли, чтобы подготовить к встрече с ним. Если «проверка на невинность» в лагере военных была грубой, унизительной и быстрой, то «приведение в товарный вид», как я назвала это про себя, оказалось грубым, унизительным и длительным. Пусть и занимались ею дородные женщины, каждая размером с две меня.

Нам ничего не позволили делать самим. Мыли всех вместе, поливая из шлангов с рассекателями и растирая мочалками, беспардонно засовывая руки между ног, трогая везде и сопровождая это комментариями, каких не позволяли себе даже солдаты. Мы были словно куклы в руках безликих для меня женщин. Куклы, которых им нравилось унижать.

В какой-то момент я постаралась отстраниться от происходящего. Повторяла шепотом и про себя снова и снова: это всего лишь мое тело, оно в их власти, но им не добраться до моей души и не сломить дух. Помогало слабо, если честно. Я не плакала только потому, что плакать уже не могла. Отвлекала себя воспоминаниями о том, как в детстве мама купала меня, потом вытирала мягким полотенцем, расчесывала волосы. Она улыбалась и шептала, какая невероятная меня ждет судьба. Мама часто разговаривала со мной шепотом, чтобы отец не слышал.

Невероятного в своем нынешнем положении я видела мало. Постепенно на меня накатывали усталость, апатия и смирение. Убежать уже не получится, настала пора думать, что буду делать дальше, как жить. Почему-то чем ближе подбиралась страшная участь, на которую меня обрек господин Драгз, тем меньше хотелось прыгать головой с обрыва. Я смотрела на пепельноволосую девушку – не то Розу, не то Лилию – на ее вздернутый подбородок и уверенный взгляд. В нем читалось: я это все переживу. И мне хотелось брать с нее пример. Только я не знала, как жить, если люди и Тмар отвернутся от меня.