Нагота

— А нашему Ивару не дают покоя корабли, на будущий год собирается поступать в мореходное училище имени Макарова в Ленинграде. Только успеваемость хромает, а конкурс большой. Не поступит, в армию заберут. Айвар зимой сломал ногу, четвертый курс так и не закончил, Цилда молодец, столько пропустила, а экзамены все сдала. Осенью думает продолжить. Робиса хочет к матери в деревню отправить. Вот так и живем.

— Да, живем.

Об Ояре не сказала ни слова. Об Ояре ей нечего было сказать.

— Может, все-таки присядешь, мне просто неловко.

— Насиделся. Перемены ради приятно и постоять.

— День-то какой жаркий.

— Да, припекает на славу.

— Я угощу тебя охлажденным мятным чаем, хочешь?

Разговаривая, она тискала свои тонкие ладошки, так что похрустывали костяшки пальцев.

— Нет, спасибо, я в самом деле так, мимоходом. На минутку. А где же Ояр?

Выражение лица Кармен почти не изменилось. Может, брови чуточку вытянулись.

— Ояр вышел.

— Хотелось бы повидать.

— Он может скоро вернуться, а может не прийти до поздней ночи. Не берусь сказать. — Кармен смотрела ему прямо в глаза. При таком сосредоточенном взгляде несколько неожиданной показалась на ее губах грустная усмешка.

— Что ж, делать нечего.

— Он пошел за картошкой. С полчаса назад. Картошкой у нас занимается он.

Никто не хотел первым отводить глаза.

— Ну, а как у парня вообще дела?

— Так... Как обычно.

— В пределах нормы?

— Без перемен.

— На здоровье не жалуется?

— Не жалуется.

— Хотелось его повидать. Жаль, жаль.

— Картошку он обычно покупает в ближайшем овощном магазине. Рядом с кафе. Два квартала по нашей улице и направо.

Он простился и вышел. Но и на лестнице в ушах звучал голос Кармен. Почему она, говоря об Ояре, так странно улыбалась? В ее голосе можно было расслышать что угодно,только не горечь.

В голове какая-то странная пустота.

Однажды его «додж» на повороте столкнулся с подъемным краном. Он слышал визг тормозов, почувствовал удар и скрежет гнущейся жести. Но, вылезая из кабины, поглядывал на небо, смотрел на дорогу: того, что случилось, предотвратить уже нельзя, однако он мог еще какие-то мгновения не видеть этого. Ладно. Потом. Посмотрим. Разберемся.

Гунар взглянул на часы. Просто так. Часы, минуты, секунды сейчас не имели значения. Он чувствовал себя растерянным? Может, обманутым? По крайней мере, удивленным? И это сейчас не имело значения. Перед глазами все еще стояла усмешка Кармен.

Погожий день оказался обманом. Собирался дождь. Солнце лишь по временам выглядывало из-за набегавших туч. Как утопленник из бушующих волн. Подъезжали, останавливались, опять отъезжали троллейбусы. Люди шли, разговаривали, несли покупки, смеялись, катили коляски, прогуливали собак, лизали мороженое, разъезжали в «Жигулях», «Москвичах», заходили в магазины, чего-то искали, что-то надеялись найти, куда-то направлялись и возвращались домой. А все вместе составляло сумбур движений и звуков, известный под названием атмосферы выходного дня в городе.

Уже накрапывал дождик. Асфальт понемногу начинал блестеть. Гунар сел в машину и поехал к овощному магазину. Ояра по дороге не встретил. Рассчитывать на то, что он все еще покупает картошку, конечно, было глупо. Покупатель замедленного действия. Скорее уж он в кафе. Где вместо кофе пьют «бормотуху». В Англии танкистов именуют кавалеристами. Хронический кофейщик. Кофейничать принесенным с собой кофе строго запрещается. Зал был набит битком. Но Ояра там не было. Определенно, не было. Его рыжую шевелюру он сразу бы заметил. Ояра нельзя не заметить. Как Пороховую башню в Старой Риге.

Он отыскал его совершенно случайно, когда, объехав несколько кварталов, повернул уж обратно к центру. Ояр стоял на небольшой площади у пивной бочки с кружкой в руке. Вокруг бочки толпился народец. Разношерстная братия пребывала в каком-то тупом равнодушии ко всему, что творилось вокруг. Безучастные, малоподвижные, хмурые. А дождь набирал силу. Они мокли под дождем, точно стадо, — вот мы стоим тут и будем стоять.

Гунар вылез из машины, вздернул воротник, подтянул брюки и нырнул в толпу. В нос шибал запах пива вперемешку с запахом намокшей одежды и мужского пота, нестерпимо терпкого, нечто похожее он ощущал лишь на хоккейном матче во Дворце спорта.

— Вот здорово, что тебя увидел. Ну, привет, старина. Льет, как на Янов день.

— Ну и пусть себе льет, — буркнул Ояр, — ты что, сахарный?

По его морщинистому лбу текли крупные капли. Волосы слиплись. Вид какой-то заспанный, под глазами мешки, лицо помятое, губы бескровные. Сквозь рыжую щетину бороды пробивалась седина.

— Не лучше ли нам будет в машине?

— Боишься смокинг замочить?

— Возьми с собой свою кружку. Пиво дождем не разбавляют.

— О моей кружке меньше всего беспокойся. Моя кружка денег у тебя не просит.

— Ояр, давай договоримся: на этот раз не задираться, идет?

— Что ж, я теперь должен тебя расцеловать? Лишь за то, что из машины вылез. Стоит ли, по телевизору все равно не покажут.

— Что касается машины...

— Знаю, знаю, машина не твоя. Машина Асина.

— Я хотел сказать...