Нагой обед

Ужасные на вид европейцы заполонили собой лестницу, перехватывают медсестру, как раз когда мне нужно лекарство, впустую ссут в тазик, когда я моюсь, занимают туалет по многу часов кряду – вероятно, пытаются выудить резиновый палец с бриллиантами, который закурковали у себя в заднице…

На самом деле, весь клан европейцев переехал ко мне поближе… Старой мамаше делают операцию, а ее доченька влезает в самое нутро проследить, чтоб эту рухлядь обслужили как полагается. Странные посетители, предположительно родственники… На одном вместо очков такие прибамбасы, которые ювелиры ввинчивают себе в глаза, чтоб изучать камни… Вероятно, опустившийся гранильщик алмазов… Человек, испохабивший Трокмортонский Бриллиант и вышибленный из отрасли… Все эти ювелиры, столпившиеся вокруг Бриллианта в своих рясах, прислуживающие Чуваку. Ошибка в одну тысячную дюйма полностью гробит камень, и им приходится специально импортировать этого типа из Амстердама, чтоб сделал работу… И вот он вваливается вусмерть бухой с громадным отбойным молотком и раздалбывает алмаз в прах…

Я не подрубаюсь по этим гражданам… Сбытчики дури из Алеппо?… Контрабандисты выкидышей из Буэнос-Айреса?… Нелегальные покупатели алмазов из Йоханнесбурга?… Работорговцы из Сомалиландии? Подельники, по меньшей мере…

Непрерывные сны о мусоре: Я ищу маковое поле… Самогонщики в черных стетсонах отправляют меня в Ближневосточное кафе… Один из официантов – связник по югославскому опию…

Покупаю пакет героина у Малайской Лесбиянки в кителе с белым ремнем… Тырю бумажку в тибетском отделе музея. Она пытается отлямзить ее обратно… Ищу место вмазаться…

Критическая точка соскока – не ранняя фаза обостренной болезни, а финальный шаг на свободу от мусорной среды… Начинается кошмарная интерлюдия клеточной паники, жизнь зависает между двумя способамибытия… В этот момент тяга к мусору концентрируется в последнем, всевыплескивающемся усилии и, кажется, приобретает сновидческую силу: обстоятельства подкладывают мусор тебе на пути… Ты встречаешь Шмекера былых времен, вороватого больничного служителя, старпера-писателя…

Охранник в форме из человеческой кожи, в черной куртке с пуговицами из съеденных кариесом желтых зубов, эластичной водолазке цвета полированной индейской меди, подростково-нордических смуглых штанах, сандалиях из ороговевших от мозолей подметок молодого малайского фермера, в пепельно-буром шарфике, повязанном и заткнутом под рубашку. (Пепельно-бурый – это цвет вроде серого под коричневой кожей. Иногда его можно найти у помесей негров и белых, смесь эта не сошла, и цвета разделились, словно масло на воде…)

Охранник – франт, поскольку ему больше нечем заняться, и всю свою зарплату он откладывает на хорошую одежду, и переодевается по три раза на дню перед громадным увеличивающим зеркалом. У него латинское смазливо-гладкое лицо с тоненькими усиками, словно прочерченными карандашиком, маленькие черные глазки, пустые и жадные, не видящие снов насекомые глаза.

Когда я добираюсь до границы, Охранник выскакивает из своей каситы, на шее у него болтается зеркало в деревянной рамке. Он пытается сдернуть его с шеи… Такого никогда раньше не было, чтобы кто-то добрался до границы. Охранник повредил себе гортань, пытаясь снять зеркальную рамку… Он потерял голос… Он открывает рот, видно, как внутри у него скачет язык. Гладкое тупое юношеское лицо и раскрытый рот с прыгающим внутри языком невероятно отвратительны. Охранник тянет руку. Все тело его сотрясается в конвульсиях неприятия. Я подхожу и отмыкаю цепь, перегораживающую дорогу. Она падает с лязгом металла о камень. Я прохожу. Охранник остается стоять в тумане, глядя мне вслед. Затем снова запирает цепь, возвращается в каситу и принимается выщипывать себе усики.

Только что принесли так называемый завтрак… Яйцо вкрутую с очищенной скорлупой являет собой предмет, подобного которому я ни разу в жизни не видел… Очень маленькое яичко желтовато-бурого цвета… Возможно, снесено утконосом. Апельсин содержал только громадного червяка и довольно мало всего остального… Вот уж в самом деле, кто смел, тот и съел… В Египте есть червяк, проникающий вам в почки и вырастающий там до невообразимых размеров. В конечном итоге, почка становится лишь тонкой скорлупкой вокруг червя. Небрезгливые гурманы ценят плоть Червя превыше всех прочих деликатесов. Говорят, она невыразимо вкусна… Коронер Интерзоны, известный по кличке Ахмед-Вскрытие, сколотил себе состояние, подпольно торгуя Червем.

Напротив моего окна – французская школа, и я врубаюсь в мальчишек через свой восьмикратный полевой бинокль… Так близко, что я мог бы протянуть руку и дотронуться до них… На них шортики… Я вижу гусиную кожу у них на ногах холодным Весенним утром… Я проецирую себя сквозь бинокль, через дорогу, призрак в утреннем солнечном свете, раздираемый бестелесной похотью.

Я вообще когда-нибудь вам рассказывал про тот раз, когда мы с Марвом заплатили двум арабским пацанятам шестьдесят центов, чтобы посмотреть, как они отдрючат друг друга? Тогда я говорю Марву, «Как ты думаешь, они это сделают?»