Нагой обед

Р.И. отрыгивается в носовой платок и указывает на дверь вялой рукой. Покупатель встает и мечтательно смотрит на Р.И. Его тело начинает изгибаться как прутик лозоходца. Он стремительно бросается вперед…

«Нет! Нет!» орет Р.И.

«Шлюп… шлюп шлюп.» Через час Покупателя в отключке находят в кресле Р.И. Сам Р.И. исчез бесследно.

Судья: «Все указывает на то, что вы, неким невыразимым образом э-э… ассимилировали Районного Инспектора. К сожалению, доказательств этому нет. Я бы рекомендовал, чтобы вас изолировали или, точнее, содержали в некоем заведении, но мне не известно ни одно подобное место, соответствовавшее бы человеку вашего калибра. Весьма неохотно я вынужден распорядиться об освобождении вас из-под стражи.»

«Его в аквариум надо поставить,» говорит арестовавший его офицер.

Покупатель наводит ужас на всю отрасль. Исчезают торчки и агенты. Подобно летучей мыши-вампиру, он испускает наркотические миазмы, затхлый зеленый туман, анестезирующий его жертвы и парализующий их до беспомощности в его обволакивающем присутствии. Собрав улов, он заползает на несколько дней в нору, словно насытившийся боа-констриктор. В конце концов, он попадается за перевариванием Коммиссионера По Наркотикам и уничтожается из огнемета – следственная комиссия постановляет, что такие средства оправданы, поскольку Покупатель утратил свое человеческое гражданство и, следовательно, является существом без видовой принадлежности и угрозой наркотической отрасли на всех уровнях.

В Мехико весь трюк в том, чтобы найти местного наркошу с официальной чекухой, по которой им каждый месяц выделяется определенное количество. Нашим Чуваком был Старый Айк, большую часть жизни проведший в штатах.

«Я ездил с Айрин Келли, рисковая баба была. В Бьютте, штат Монтанья, ее от кокса жутики взяли, и она забегала по всей гостинице с воплями, что китайские литера за ней с мясницкими тесаками гоняются. Я знал одного тихаря в Чикаго, тоже марафет во всю втыкал, так он кайф от кристалликов ловил, голубеньких таких. И вот, значит, у него чердак однажды слетает и он начинает орать, что на него Федералы охотятся, несется по этому переулку и голову в мусорный бак засовывает. А я говорю: «И что же это, по-твоему, ты делаешь?» а он отвечает: «Пошел вон, а не то пристрелю. Я спрятался лучше некуда."»

Тут мы получаем немного кикера по чекухе. Шпигайся им в главный канал, сынок. По запаху можешь отпределить, как прошел – чистый и холодный запах в носу и горле, а за ним сквозь самый мозг хлынет чистое удовольствие, поджигая все эти снежные связочки. Голова у тебя разлетается снежными взрывами. Через десять минут хочется еще один сеанс сделать… через весь город и пешком пройдешь ради следующего сеанса. Но если на кикс фарта нет, то ты поешь, поспишь и забудешь о нем.

Тяга к нему – только в мозгу, это нужда без чувства и без тела, нужда призрака, по которому земля плачет, тухлая эктоплазма, выметаемая старым ширакетом с кашлем и харчками в утренней долбате.

Однажды утром просыпаешься и хаваешь ускоритель, и чувствуешь, как под кожей мураши побежали. 1890 черноусых фараонов блокируют двери и заглядывают в окна оскалив синие отчеканенные бляхи вместо зубов. Наркуши маршируют по комнате, распевая Мусульманский Похоронный Марш, несут труп Билли Гэйнза, стигматы его ран от струны мерцают мягким голубым пламенем. Целеустремленные детективы-шизофреники обнюхивают твой ночной горшок.

Коксовые жутики… Расслабьтесь, пускай себе мультик крутится, да ширнитесь посильнее беляшкой казенного образца.

День Покойников: На меня напал жор и я слопал сахарную башку моего маленького Вилли. Тот заплакал, и мне пришлось выйти на улицу за новой. Прошел мимо коктейль-бара, где оттаскивали джай-лайного букашку.

В Куэрнавако – или это было в Тэкско? Джейн знакомится со шмаровозом, дующим в тромбон, и испаряется в облаке чайного дыма. Шмаровоз – один из тех артистов, что втухают по вибрациям и диетам, которые служат ему средством унижения женского пола, он насильно заставляет своих кисок глотать все это говно. Он непрерывно развивал свои теории… он устраивал бывало киске экзамен и грозился бросить ее, если она не запомнит всех нюансов его последней атаки на логику и человеческий образ.

«Так, бэби. У меня тут есть чего дать. Но если ты не примешь, я просто больше ничего не смогу сделать.»