Наглое игнорирование

Всю орду Берестов разделил на два взвода по двадцать одному человеку каждый, отдельно размещались те, кого громко именовали хозвзводом, да еще был штаб из трех человек, писаря и ординарцев-посыльных. Партийных в команде не оказалось, а комсомольцев набралось с десяток, так что политинформации, чтение газет, выпуск боевого листка и прочее, положенное подразделению РККА наладили быстро. Даже и строевой позанимались пару раз, наглядно показав бойцам, что уж лучше им работать, а то все равно свободного времени не будет. Опять же как и положено в армии, где с времен древнего Рима было известно – если у солдат безделье – кончится это лютым безобразием и потому воин должен быть все время занят – тогда ему о глупостях задумываться некогда. Так и тут – бойцы волчками крутились, а все равно для деятельности был непочатый край.

Смущали старика трофеи. Слишком густо и богато началось, а начальству нельзя показывать сразу все – посчитают, что все время такое будет и если поток найденного добра уменьшится – начнут придираться. А начальство раздражать не стоит. И тут появлялось много вариантов – самых разных. Пушки, пулемёты и винтовки надо сдавать, это без вопросов, а пистолеты и ножи трофейные? Очень хорошо пойдут у знающих людей, что к фронту приближающихся, что в тылу начальствующих. Алексеев отлично знал, что у военного люда есть мода, так же как у женщин, и есть такие модники, причем и в больших чинах, что за достойный пистолетик могут многое – от наград, до закрывания глаз на некоторые отдельные и нехарактерные недостатки.

С местными тоже надо налаживать отношения, прокатившаяся тут стальным огнедышащим чудищем война обездолила очень и очень многих, много ли унесешь на себе, убегая из полыхающего дома? Да еще бабе с детьми? Только то, что на себе – и все. Самая настоящая нищета у погорельцев. Всего не хватает – и взять неоткуда, потому как "Все для фронта, все для победы!" Получается – поле боя и остается только для добычи. И тут фельдшер был полностью согласен с сапером Новожиловым – надо помогать местным, самим же от этого польза будет. Пока сделали первую клеть для коллекционных голов, получилось на триста штук, еще только половину заняли, а уже думать надо, чтобы не поломали да и охранять надо, и гвозди нужны для сколачивания незатейливой конструкции из жердей и палок – этакие получались этажерки из пяти ажурных полок и решетчатых же стенок. Потому – не только военные трофеи нужны. Немцы – барахольщики, много с собой всякого тянут. Из невоенного, но полезного – да хоть из одежды, что получше – можно что и отложить, да местным выдать взамен на гвозди и прочее что нужно. Пацаны по погорельям натаскают враз.

За несдачу такого – максимум присвоение найденного, вроде была такая статья в УК. Это же не военное имущество или ценности. То есть, найденное положено сдать в милицию. Но поскольку милиционера в селе нет – его заменит, к примеру, председатель, как представитель местной советской власти. Однако можно и своеволить. Главное, чтоб не пришили корыстный мотив. А для этого надо, чтобы видно было – без корысти помогали, народ и армия – едины.

Одно смущало старика всерьез – накатывала весна, тепло скоро станет. Сам он многое повидал за свою жизнь и вонь трупная для него была привычной – а вот в похоронной команде может и сбой быть, горожан много, они в этом плане тщедушные. Это пока мертвецы лежат словно ледяные статуи и не пахнут ничем и вид пристойный. А скоро, как потеплеет, вздуются павшие, потекут и завоняют – потому надо максимально использовать это холодное время. Но не получается – приказ внятный – сбор трофейного имущества, в том числе и шинелей с обувью, а это времени отнимает чуть ли не больше, чем само головотяпство и похороны падали. Трудно раздевать окоченевших мертвяков, которые с момента своей гибели замерзли в самых вычурных позах. Описывал известный писатель Шолохов как казаки ноги покойникам рубили и отогревали их на печке, чтоб со смякших ступней обувку стянуть, да сам Иван Валерьянович это видал в Гражданскую, но тут такое не пойдет. Накажут. И приходится распарывать шинели и сапоги по шву, стягивая их чуть не по частям. Сначала-то попытались дробить ноги кувалдой, ан оказалось, что кувалда и обувку гробит, рвет беспощадно, решили оставить такой способ на потом, если ничего другого не останется.

Самому фельдшеру доставалось дополнительно от местных – единственной он тут был медициной, а от голодной зимы люди болели, отказать им, особенно матерям с детьми – не получалось – и хоть разорвись, не хватало времени на все, а возраст уже хорошо сказывался – и возраст и раны, которых досталось как на троих. Хорошо матрос Ванечка помогает, в одиночку бы – помер от переусердствования. Другой бы плюнул на всех, да делал свое, а у Алексеева так не получалось, хотя воспитания он был самого старорежимного. Воспитание – старорежимное. А самосознание – большевистское! — про себя усмехнулся Алексеев. Кто б ему раньше такое сказал!