Грохнуло внизу. Дверь в подъезде. Поспешные, через ступеньку, шаги вверх по лестнице. Остолбенев, она смотрит на запыхавшихся санитаров с носилками. Брызнул свет из квартиры, кто-то возится с шпингалетом под потолком, наконец вышибли створку, обе половинки дверей стоят настежь. И медленно, молча, под звуки неслышного марша, выступила на лестничную площадку процессия: управдом Семен Кузьмич, участковый милиционер Петр Иванович, санитар «Скорой помощи» в белом халате, носилки, второй санитар. Последними двое в шинелях и соседка. На носилках лежал боец литературного фронта, в гимнастерке с орденом на груди, в галифе и заштопанных носках, и смотрел в потолок. Развернули носилки и медленно стали спускаться. Девочка растерянно плелась вслед за ними, никто не обратил на нее никакого внимания. И на следующий день все четыре лестницы, оба парадных и оба черных хода, облетела никем не рассказываемая, не произносимая вслух, глухая и полная таинственного значения весть о том, что писатель доносов, не дождавшись ночных гостей, удавился.
59. Даже если он был, его все равно не было
Высшая справедливость, для которой все учреждения сыска, тайные суды и особые совещания, тройки, семерки, тузы, осведомители, доносители, все следственные и карательные органы, время от времени карающие самих карателей, — всего лишь орудия, — эта высшая справедливость непостижима, непроницаема и легко может быть принята за абсурд. Именно это бессилие человеческого ума постигнуть ее мотивы обескураживает нас, когда меч незрячего божества поочередно опускается и на злодея, и на того, кто казался нам праведным или по крайней мере невинным. Но если верно, что Бог выше бытия и Ничто есть форма его существования, то несправедливость надо считать формой проявления справедливости. В отличие от только что описанного события исчезновение подвального деда произошло незаметно. Когда, в какую ночь его выволокли во двор, вывели за ворота или, может быть, извлекли из больничной палаты, неизвестно: тут уж в самом деле никто ничего не видел, никто не слышал. Время сомкнулось над его головой, как ряска на поверхности вод; словно его никогда не существовало; словно, как и положено ученому чернокнижнику, его слопал сам дьявол.
Сойдя в подземелье, девочка встретила белоснежного зверя; кошка смотрела на нее в полутьме изумрудными глазами, словно предлагала удостовериться. Дверь в комнату старика была заляпана сургучом, печать висела на веревочке. Так не бывало прежде, когда дед удалялся беседовать с Богом. Во всяком случае, на сей раз беседа затянулась.
Некоторое время спустя осуществилась мечта жильцов. В бывшей котельной разместилась прачечная. Если печальный образ писателя несколько недель тревожил народную память, прежде чем выветриться из нее окончательно, то житель подвала не оставил по себе и самых мимолетных воспоминаний. Если бы у кого-нибудь спросили, что находилось в этой комнате перед тем, как ее переоборудовали под прачечную, он ответил бы: котельная. Прекрасно. А куда же девался старец, этот, как его, — с книгами, королевским троном, чайником, керосинкой и сапожными принадлежностями? — Какой такой старец, не было никаких старцев. — Но ведь кто-то же там обитал?.. — Помилуйте, возразил бы спрошенный, я в этом доме живу двадцать лет.
Слабость исторической памяти была отличительной чертой наших граждан, о чем здесь уже говорилось, но неизвестно, следует ли считать эту черту пороком или достоинством.
Поистине такое бесследное исчезновение заставляет думать Бог знает о чем. Неясно, в какой связи находился арест деда с творчеством писателя донесений. Тем более что и писатель оказался врагом народа. Как враг народа был некоторое время спустя разоблачен и сам оперативный уполномоченный Сергей Сергеевич, так что, казалось бы, минус на минус дает плюс. Но это уже другая тема; мы не станем ее касаться. Зададим себе вопрос: было ли исчезновение деда в самом деле арестом? Или Вечный скиталец, томимый тревогой, снова отправился в путь?
60. Вторая версия легенды о Вечном Жиде
Предание, разные версии которого зафиксированы в различные времена и фактически представляют собой эпизоды одного и того же эпоса, связывает судьбу Агасфера с участью основателя христианства, и в этом, по-видимому, состоит тайный смысл всего рассказа: легенда о Вечном Жиде заключает в себе одновременно осуждение и прославление.