Нагант

Помощник держал свечу, а проповедник воткнул указательный палец в дрожащий огонек и приставил к свече микрофон. Из динамиков раздалось легкое потрескивание фитилька, и крошечное пламя, усиленное акустически, охватило весь зал, как пожар. Взгляды паствы были прикованы к этому пальцу в свечном огне.

В воздухе затрепетали черные нитки – это коптила кожа. Вдруг с тараканьим хрустом щелкнул сгоревший ноготь. Проповедник с улыбкой показал обгоревший палец пастве и с наигранным изумлением и восторгом прокричал: «Не больно!»

Потом началась совершенная истерия. Паства кликушествовала, снова замычали какой-то псалом дети…

Я вдруг увидел Алису, а может, она заметила меня первой. От повязанного платка лицо ее сделалось вдвое уже, будто она выглядывала через крепостную амбразуру.

Алиса позвонила вчера, хотела встретиться, я сказал, у меня работа, нужно статью делать. Но эта Алиса умела напрашиваться. А теперь она проталкивалась ко мне, через шаг извиняясь, словно была в переполненном трамвае.

– Куда пропал? Я ждала на входе, как дурочка. Есть у тебя совесть?

– Исключительно комсомольская, – отшучивался я.

– Интересно здесь, – прошептала она. – И атмосфера, и запах, все вместе… – она показала рукой в сторону помоста, где сектанты уже выстроились в подобие очереди. – Только вот ноги у меня устали…

– Да ладно тебе, – я похлопал ее по плечу, – пожилые люди стоят и не жалуются, а ты молодая, полная сил и космических энергий!

– Может, хватит? – Алиса поморщилась. – Я уже не хожу к этим…

Мальчик-служка тем временем вынес обыкновенную эмалированную кастрюлю с торчащей из нее ложкой. Другой помощник взял свечу, на которой жег палец проповедник. На широком блюде ножом он крошил эту свечу на мелкие части. Проповедник вливал в рот каждому подошедшему порцию жидкости и давал кусочек свечи на закуску.

Я наблюдал эту жуткую пародию на церковное таинство – сгорбленная вереница обманутых людей, ждущих глотка вина и парафиновой крошки. Вот уже стоящий передо мной мужчина склонился, захватил ртом ложку, торопливо глотнул и перекрестился истово, будто заколотил в себя гвозди.

Разумеется, я уступил свою очередь напирающим сзади людям.

Проповедник неутомимо черпал из кастрюли, а я смотрел на его обезображенные руки. Почти все пальцы у проповедника обгорели. Я был уверен, что это грим и вся сцена со свечой – только дешевый балаган. Так или иначе, но вид у этих рук был жуткий – напоминающие сигарные окурки пальцы, с черными обуглившимися ногтями. И вот этими окурками он сжимал ложку, этими угольными пальцами он хватал с блюда свечные крошки и совал в раскрытые рты…

Я помню, какие были в тот вечер вымершие улицы. Фонари светили затонувшей глубинной зеленью, как битое стекло, мерцал снег, и от его толченого острого блеска мне делалось особенно тревожно. Я даже был рад, что не один.

– Когда на огне ноготь треснул, у двух теток эпилептический припадок случился – так на них подействовало. С настоящей пеной изо рта. Представляешь? – Алиса, явно шокированная увиденным, долго еще рассуждала. – Для меня христианство – своего рода психологический эксперимент с человечеством, попытка его сортировки. Представь, неким высшим разумом в общество заброшены неудобные законы – определенные психо-социальные установки, содержащие особый маркирующий фермент. Так опускают из пипетки красящую каплю в колбу с раствором. Послесмертное состояние делится на Рай и ад – два контейнера, куда души, носители информации, попадают. Послушное исполнение христианских законов специфически метит душу, после чего ее легко идентифицировать и занести в нужный контейнер. Только «Рай» и «ад» – это термины из христианской установки, в которой они обрели негативный или позитивный смысл. На самом деле это просто нейтральные коробки номер «один» и номер «два». А весь эксперимент был затеян, чтобы высчитать в человечестве процент управляемых и неуправляемых единиц…

Я на ходу сочинял, что собираюсь взяться за повесть по мотивам сказки «Двенадцать месяцев». Некий злой начальник отделения милиции посылает молодого лейтенанта за «подснежниками» – так поэтично называются трупы, найденные весной, когда сходит снег. Набери, говорит, полную машину «подснежников». Бедолага лейтенант идет в лес и там встречается с братьями-месяцами. Март – прапорщик, апрель – младший лейтенант, май – лейтенант, июнь – старлей, июль – капитан, август – майор, сентябрь – подполковник, октябрь – полковник, ноябрь – генерал-майор, декабрь – генерал-лейтенант, январь – генерал-полковник, февраль – маршал. Дальше почти все по сюжету. Братья проникаются к нашему герою сочувствием. Сходит снег, показываются еще не успевшие разложиться трупы… Добро торжествует. Начальник и его ближайшие подчиненные превращены в овчарок и охраняют теперь преступников на зоне, а лейтенант произведен в капитаны и назначен на должность своего начальника… Одна проблема – в милиции, кажется, нет маршалов.

Алиса тоже пыталась шутить:

– Мало того что два часа потратила, ужасов насмотрелась, так еще и причастия мне не досталось.